В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919. Надежда Тэффи

тогда всю нашу цивилизацию. Но чуда не случилось. Вместо чуда – логика. Жнём, что сеялось.

      В чём разочаровываться? Чему удивляться?

      – Требуют денег, увеличения жалованья. Не понимают, что рубят дерево, на котором сами сидят.

      Ну да. Конечно. Конечно, рубят и, конечно, не понимают. Но почему ж они могли бы понять? Николай II, насколько я знаю, не был сторонником распространения политико-экономических знаний среди крестьянской молодёжи.

      А если бы даже…

      Наши капиталисты лучше разбираются в этих вопросах, но подвигов самоотвержения до сих пор не являют, а являют лишь чудеса ловкости, переводя деньги за границу, или, как поступил один петроградский банкир, подписавшийся на миллион на Заём свободы и на другой же день приказавший своему банку продать эти облигации.

      Он поступил так, право, не потому, что не понимает, что «нельзя рубить дерева, на котором сидишь», а потому, что твёрдо рассчитывал вовремя унести ноги и перевести капиталы.

      Но не о нём речь.

      Итак, никаких горьких сюрпризов и разочарований нам, знающим, что делало старое правительство, освобождённый народ принести не мог.

      То, что происходит под общим заглавием «разруха», конечно, ужасно в своём потенциальном состоянии.

      – Вы знаете, что бесчинствуют на железных дорогах?

      – Знаю, и не удивляюсь.

      – Знаете, что крестьяне не желают обрабатывать поля, что их мутят какие-то пришлые солдаты, очевидно, по чьему-то приказанию подготовляющие в недалёком будущем голодные бунты, грабежи и погромы?

      – Вы знаете, что около Николаева крестьяне облили смолой и керосином двенадцать конокрадов и сожгли их, а сами дико бесновались вокруг пылающих живых костров?

      Знаю всё. И думаю, что они не съели этих жареных конокрадов только потому, что не были голодны. На будущий год съедят.

      – Чаво там, – скажут, – они ведь не из нашей деревни, их есть можно.

      И чем хуже и страшнее, и противнее всё то, что мы видим, тем более мы должны радоваться, что свершилась наконец революция, что теперь открыт путь к свободной борьбе со злом.

      Какой хирург огорчился бы, если бы, вскрыв живот пациенту, умирающему от аппендицита, увидел гнойник, а не букет роз?

      И чем хуже и злокачественнее окажется гнойник, тем благославеннее хирург, решившийся на операцию, и тем серьёзнее его долг довести дело до конца.

      И все те, которые скорбят и вопят, и кричат о разрухе, в сущности, понимают это.

      Спросите у них:

      – Вы, может быть, хотите возвращения к старому?

      – Господи! Что вы говорите! Конечно, нет.

      Потому что каждый понимает, что возврата нет, что операция была предпринята, когда Россия уже умирала.

      Нет, они возврата не хотят, но то, что делается, им не нравится.

      Как это так, вдруг такие непорядки?

      Солдатики не воюют, мужички не дают хлебца. И все такие невежливые, в трамвае толкаются, прямо какие-то невоспитанные!

      Нет, скорее-скорее уехать куда глаза глядят. А когда всё кончится и устроится, тогда можно будет вернуться