Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961. Кристина Пак

Он не сильно его любит и не часто надевает. Я рада, что он пришелся тебе в пору.

      Я поглядел на книгу в ее руках; то был роман Достоевского, «Идиот». Я всегда отличался особой внимательностью к деталям: это весьма полезное свойство для писателя.

      – Любите русских классиков? – спросил я.

      – Особенно этого, – кивнула она, – Достоевский не пишет художественный вымысел. Он препарирует душу человека и дает анатомически точное ее описание. Ты уже успел оценить наш с Полом подарок к твоему дню рождения?

      – О да! – радостно вспыхнул я, – Готов поспорить, это была ваша идея. Отец никогда не проявлял особого интереса к моему увлечению. Спасибо.

      – Наверное, тебе не терпится испробовать ее в деле?

      – Да, я хотел бы набрать пару страниц своей рукописи.

      – Что ж, я не буду задерживать тебя надолго. Выпьешь со мной чашечку чая? У тебя еще будет пару часов до ужина, чтобы поработать с машинкой.

      Я бодро кивнул. Я охотно согласился на чай, так как холодный завтрак не принес мне большого удовольствия.

      В беседке тоже был шнурок, который провоцировал звонок в комнате прислуги. Едва Хелена дернула за него, как вскоре появилась Элизабет. Хелена дала ей распоряжение, и через пятнадцать минут горничная принесла очаровательный чайный набор: чайник и две чашки. У меня защемило сердце. Сервиз был удивительно похож на тот, что подарили родителям на свадьбу. Фаянс веджвудской мануфактуры. Я подумал, что мне следовало бы позвонить маме и уведомить ее, что я добрался благополучно и меня приняли радушно.

      Немного погодя, благодаря хлопотам горничной, на деревянном столике в беседке появилось несколько розеток с вареньем, клубничным и черничным, масленка, вазочка с шоколадными конфетами, и корзинка со свежеиспеченным горячим хлебом, от которого еще струился пар.

      Я намазал сливочное масло и черничное варенье на кусочек хрустящего хлеба, отпил чаю и еще раз оглядел двор. В самой дальней его части, в тени еще одного вяза, в заборе была калитка. За ней был пустырь, на котором возвышался небольшой бугорок земли, в котором была двустворчатая дверь. Меня заинтересовало это любопытное сооружение.

      – Что там? – спросил я Хелену, указывая на насыпь.

      – Там спуск в шурф вышедшей из эксплуатации шахты. Таких в городе несколько. Теперь они используются как муниципальные свалки. Туда скидываются отходы, а раз в месяц, или чаще, по необходимости, мусор поджигается. Конкретно в эту шахту мусор выбрасываем только мы, поэтому дверь заперта.

      Я тут же вспомнил ржавый ключ, что висел на поясе дворецкого.

      Вдруг раздался детский плач. Разыгравшаяся сцена в корне изменила мое первое впечатление и дала совершенно новое представление о моих младших сестрах.

      – Отдай! – яростно завопила одна из близняшек, когда Дорати взяла игрушечный фарфоровый чайник. Как оказалось, девочки, глядя на нас с Хеленой, решили играть в чаепитие. – Мам, Дорати забирает наши игрушки! – пожаловалась она. Вторая близняшка горько плакала.