Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961. Кристина Пак

как бы не старалась она склонить меня симпатизировать ему, меня всегда бросал в дрожь немой взгляд старика, в котором скрывалась какая-то зловещая тайна. Главный секрет Гаргамеля даже для миссис Фостер сохранился неизвестным, и открылся только мне, а к концу повествования откроется и читателю.

      Сложно было не заметить, что Гаргамель не находил благорасположения Хелены. Хелена по большей мере была приветлива с прислугой – миссис Фостер и Марком. Она состояла с ними в теплых дружеских отношениях. Гаргамеля же она открыто презирала, что передалось и близняшкам, которые крайне пренебрежительно относились к старику. Впрочем, вскоре такую манеру поведения перенял и я. Долгое время я недоумевал, зачем Хелена держала в доме столь ненавистного ей человека. В ее мягком, бархатном голосе звенели ядовитые, надменные нотки, когда она обращалась к Гаргамелю. Она даже не удостаивала его тем, чтобы обращаться к нему по имени, называя его Гармом, как мифического пса из германо-скандинавской мифологии, охраняющего мир мертвых. Это прозвище соответствовало бесчеловечному отношению к нему. Элизабет и Марк занимали отдельные комнаты на первом этаже под лестницей – небольшие, но чистенькие и уютно прибранные. Гаргамель же спал в крошечном флигеле, располагавшемся позади дома. В пристройку не был проведен электрический свет и вечерами можно было наблюдать, как в окне флигеля мелькала темная фигура длинного старика, расхаживающего туда-сюда в полумраке крохотной комнаты, освещаемой одинокой восковой свечой. Вся грязная домашняя работа доставалась Гарму. Свои обязанности он выполнял, не дожидаясь приказаний. Никто с ним не заговаривал, кроме малютки Дороти. Все сторонились его, и день ото дня он мерк, превращаясь в тень, бесшумно передвигающуюся по дому.

      В продолжение ужина Гаргамеля не приглашали за стол. Он простоял почти весь вечер подле Хелены, по левую сторону от нее, молча подливая вина в ее бокал, когда тот опустошался. Впрочем, опустошался он довольно часто.

      В тот вечер я также впервые узнал о пристрастии Хелены к красному вину. Чем больше она пила, тем прелестнее становилась. На щеке вспыхивал румянец, а глаза сверкали как кошачьи. Лицо приобретало забвенное, детское, почти младенческое выражение, а на губах появлялось некое подобие улыбки. Надо заметить, что правый угол ее рта всегда был опущен из-за шрама, поэтому она никогда не улыбалась в полной мере, и только приподнимала подвижный угол рта. От этого ее улыбка казалась несколько мрачной и загадочной.

      Я отметил также, что Хелена была гораздо моложе, чем я ожидал, и подумал, что она слишком юна для моего отца. На вид казалось, что эта особа едва прожила четверть века.

      – Как стейк, Томми? – спросил Марк.

      – Очень вкусно, спасибо! – ответил я с энтузиазмом.

      – Люблю, когда дети кушают с аппетитом! – заулыбалась Хелена, глядя на меня.

      Я с неприкрытой жадностью уплетал мясо. Мне следовало проявить больше манер и утонченности – отрезать небольшие кусочки, терпеливо и