Аристократка. Михаил Зощенко

и голодуете, то, – говорит, – могу вам от чистого сердца работишку предоставить.

      – Какую же, – спрашиваю, – работишку?

      – Да, – говорит, – альфонсом.

      – Можно, – говорю, – объяснитесь, – говорю, – короче.

      – А очень, – говорит, – просто. Ежели, – говорит, – я в ресторан одна явлюсь – мне одна цена, а ежели я с мужчиной и мужчина вроде родственника, то цена мне другая и повышается. Вот, – говорит, – мы и будем вместе ходить. Вместе придем, посидим, а после вы вроде заторопитесь: ах, дескать, Кет, у меня, может, мамаша больна, мне идти нужно. А через час придете. Ах, дескать, Кет, вот и я, не пора ли нам, Кет, домой тронуться?

      – Только и всего? – спрашиваю.

      – Да, – говорит. – Принарядитесь только получше. Пенсне на нос наденьте, если есть. Сегодня мы и пойдем.

      – Можно, – говорю, – работа не горазд трудная.

      И вот к вечеру оделся я. Пиджак надел, свитер. Пенсне на нос прилепил – откуда-то она достала. И пошли.

      Входим в ресторанное зало. Присаживаемся к столику. Я говорю:

      – Дозвольте очки снять. Ни черта, с непривычки, не вижу и могу со стула упасть.

      А она говорит:

      – Нет. Потерпите.

      Сидим. Терпим. Жрать нестерпимо хочется, а вокруг жареных курей носят, даже в носу щекотно.

      А она мне шепчет в ухо:

      – Пора, – говорит, – уходите.

      Я встаю, двигаю нарочно стулом.

      – Ах, – говорю, – Кет, я тороплюсь, вуаль-вуаля, у меня, – говорю, – может, родная мама захворала. Вы тут посидите. Я за вами приду.

      А она головой кивает, дескать, ладно, катитесь.

      Снял я очки и вышел на улицу.

      Полчаса походил по улице, замерз как собака, губа на губу не попадает.

      Возвращаюсь назад. Гляжу: сидит моя девица за столиком, палец-мизинец отодвинула и жрет что-то. А рядом буржуй к ней наклонился и шепчет в ушную раковину.

      Подхожу.

      – Ах, – говорю, – вот и я. Не пора ли, – говорю, – Кет, нам с вами домой тронуться?

      А она:

      – Нет, – говорит, – Пьер, я, – говорит, – еще посижу немного со знакомой личностью. А вы идите домой.

      – Ну, – говорю, – как хотите. Я и один пойду.

      Потоптался я, потоптался, а уходить неохота. И жрать к тому же хочется это ужасно как.

      – Вот, говорю, я сейчас пойду, только, – говорю, – присяду на минуточку по-родственному и как альфонс. Замерз как собака.

      Она мне глазами мигает, а мне ни к чему.

      Посижу, думаю, и уйду. Не просижу, думаю, ихние стулья.

      Сел и сижу. А буржуй сконфузился и перестал шептать.

      Я говорю:

      – Вы не стесняйтесь… Я ейный родственник, шепчитесь себе на здоровье.

      А он:

      – Помилуйте, – говорит, – не желаете ли портеру выкушать?

      – Можно, – говорю. – Отчего, – говорю, – родственнику портеру не выпить.

      Выпил я портеру и захмелел вдруг – с голоду, что ли. Принялся чью-то котлету есть.

      – Не будь, – говорю, – я родственником, не стал бы я эту котлетину есть. Ну а родственнику