Аристократка. Михаил Зощенко

привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошел в баню.

      Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытье? Грех один.

      Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трех шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не сперли.

      Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, ее себе взять, а гражданин не выпущает.

      – Ты что ж это, – говорит, – чужие шайки воруешь? Как ляпну, – говорит, – тебе шайкой между глаз – не зарадуешься.

      Я говорю:

      – Не царский, – говорю, – режим шайками ляпать. Эгоизм, – говорю, – какой. Надо же, – говорю, – и другим помыться. Не в театре, – говорю.

      А он задом повернулся и моется.

      «Не стоять же, – думаю, – над его душой. Теперича, – думаю, – он нарочно три дня будет мыться».

      Пошел дальше.

      Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался – не знаю. А только тую шайку я взял себе.

      Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться – какое же мытье? Грех один.

      Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.

      А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идет. Один штаны моет, другой подштанники трет, третий еще что-то крутит. Только, скажем, вымылся – опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки – мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трешь. Грех один.

      «Ну их, – думаю, – в болото. Дома домоюсь».

      Иду в предбанник. Выдают на номер белье. Гляжу – все мое, штаны не мои.

      – Граждане, – говорю. – На моих тут дырка была. А на этих эвон где.

      А банщик говорит:

      – Мы, – говорит, – за дырками не приставлены. Не в театре, – говорит.

      Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальтом. Пальто не выдают – номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок – нету номерка. Веревка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка.

      Подаю банщику веревку – не хочет.

      – По веревке, – говорит, – не выдаю. Это, – говорит, – каждый гражданин настрижет веревок – польт не напасешься. Обожди, – говорит, – когда публика разойдется – выдам, какое останется.

      Я говорю:

      – Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же, – говорю. – Выдай, говорю, по приметам. Один, – говорю, – карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то, – говорю, – верхняя есть, нижних же не предвидится.

      Все-таки выдал. И веревки не взял.

      Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл.

      Вернулся снова. В пальто не впущают.

      – Раздевайтесь, – говорят.

      Я говорю:

      – Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре, – говорю. – Выдайте тогда хоть стоимость мыла.

      Не дают.

      Не дают – не надо. Пошел без мыла.

      Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес?

      Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.

      1924

      Нервные люди

      Недавно в нашей коммунальной квартире