Гимназисты. Николай Гарин-Михайловский

закапали, как кипяток, на голову Карташева:

      – До такой гадости… до такой пошлости может довести человека желанье вечно оригинальничать…

      Класс завертелся в глазах Карташева. Половина слов пролетела мимо, но довольно было и тех, которые попали в его уши. Ноги подкосились, и он сел, наполовину не сознавая себя. Учитель нервно, желчно закашлялся и схватился своей маленькой, растрепанной рукой за впалую грудь. Когда припадок прошел, он долго молча ходил по классу.

      – В свое время в университете с вами подробно коснутся того печального явления в нашей литературе, которое вызвало и вызывает такое шутовское отношение к жизни.

      Намек был слишком ясен и слишком обидным показался для Корнева.

      – История нам говорит, – не утерпел он, бледнея и подымаясь с перекосившимся лицом, – что многое из того, что современникам казалось шутовским и не стоящим внимания, в действительности оказывалось совсем другим.

      – Ну-с, а это не окажется, – круто повернул к нему свои темные очки учитель. – И не окажется по тому по самому, что это – история, а не передержка. Ну-с, во всяком случае, это не современная тема. Что задано?

      Учитель погрузился в книгу, но сейчас же оторвался и снова заговорил:

      – Мальчишеству нет места в истории. Пятьдесят лет тому назад живший поэт для понимания требует знания эпохи, а не выдергиванья его из нее и привлечения в качестве подсудимого на скамью современности.

      – Но стихи этого поэта «Подите прочь» [2] мы, современники, учим на память…

      Митрофан Семенович высоко поднял брови, оскалил зубы и молча смотрел, как скелет в синих очках, на Корнева.

      – Да-с, учите… должны учить… и если не будете знать, получите единицу… И не вашей-с компетенции это дело.

      – Может быть, – вмешался Долба, – мы не компетентны, но хотим быть компетентными.

      – Ну-с, Дарсье! – вызвал учитель.

      Долба встретился глазами с Рыльским и пренебрежительно потупился.

      Когда урок кончился, Карташев сконфуженно поднялся и вытянулся.

      – Что, брат, отбрил тебя? – добродушно хлопнул его по плечу Долба.

      – Отбрил, – неловко усмехнулся Карташев, – черт с ним.

      – Да не стоит с ним и спорить, – согласился Корнев. – Что ж это за приемы? неграмотные, мальчишки… А если бы только его грамотой ограничивались, так были бы грамотные?

      – Положим… – начал было своим обычным авторитетным тоном Семенов.

      – Пожалуйста, не клади, – весело перебил его Рыльский, – потому что положишь и не подымешь.

      Учитель истории Леонид Николаевич Шатров давно завоевал себе популярность между учениками.

      Он поступил учителем в гимназию как раз в тот год, когда описываемая компания перешла в третий класс.

      И своей молодостью, и мягкими приемами, и тем одухотворенным, что так тянет к себе молодые, нетронутые сердца, Леонид Николаевич постепенно привлек к себе всех, так что в старших классах

2

Из стихотворения А. С. Пушкина «Поэт и толпа».