Красные листья Гомбори. Книга о Грузии. Михаил Синельников

с высоким орденом отнёс.

      Всё снился голос предрассветно-ломкий,

      И в двери стук, и револьверный ствол.

      Он всё собрал и, завязав тесёмки,

      Две пухлых папки положил на стол.

      В одной – «Стихи», в другой – «Стихи для этих»;

      По толщине одна другой равна.

      И знал, что будет жить в тысячелетьях,

      В них вывалился, прыгнул из окна.

      Ираклий[21]

      В мой сон через метель утрат

      И декорации спектаклей

      Пришёл поэт-лауреат,

      Герой труда и друг Ираклий.

      Ну, да, при нём я не тужил

      В безумстве жизни, шедшей кругом,

      И переводчиком служил,

      И был советчиком и другом.

      Он едок был и так угрюм,

      Но широка была натура,

      Любил я этот хищный ум,

      Меня угадывавший хмуро.

      Вот входит через много лет,

      Такой суровый и бывалый.

      Ещё с лица не стёрся след

      Времён террора и опалы.

      И вспыхнули в душе моей

      Года его карьеры ранней —

      И разрушение церквей

      И неуклонность покаяний…

      И в сердце – юный непокой,

      Как будто жизнь ещё в начале,

      И долгий разговор такой

      С тем, кто на звездной Ортачале[22].

      «Привык я пить вино…»

      Привык я пить вино,

      Внимая их рассказам.

      От бывшего давно

      Ум заходил за разум.

      Бурлили в той дали

      Пиры всё изобильней,

      А судьбы протекли,

      Как виноград в давильне.

      За семинарский бред

      И матери побои

      Им всем держать ответ

      Пришлось перед тобою.

      И уточнялся счёт,

      Как схимника минея,

      А время всё течёт

      И всё поёт, пьянея.

      Всё заплатил сполна

      Тот город под горою,

      И полная луна

      Стояла над Курою.

      «Там были души женские поглубже…»

      Там были души женские поглубже,

      Они гостей прочитывали тут же

      И знали, кто и для чего пришёл.

      Покуда муж звал за накрытый стол

      И в тостах изощрялся балагуря,

      Ломилась в дом невидимая буря.

      Глаза спешили (хоть чужому – пусть!)

      Свою тревогу высказать и грусть,

      Не выразив ни тени своеволья…

      И длился разговор среди застолья

      С хозяином – горячий и живой,

      И молчаливо-искренний – с женой.

      Местный колорит

      Цветы, верёвки бельевые,

      Детей крикливая игра

      И связки перца огневые,

      Всё это – в тесноте двора.

      Судьба, лишившая простора,

      В кругу соседского тепла

      Завмага, опера и вора,

      И живописца собрала.

      Обед. Несут вино, закуску

      На общий стол со всех сторон…

      А там девчонка гладит блузку,

      И солнцем высвечен балкон.

      И

21

Ираклий Абашидзе (1909–1992) – грузинский поэт.

22

Ортачала – старинный район Тбилиси.