Под прикрытием Пенелопы. Игорь Агафонов

в раме из бамбука с горных вершин струился водопад, неподалёку от которого расположилась соломенная хижина с чернокожими аборигенами, ещё какие-то ритуальные действа и сценки. Масса фотографий и картинок по стенам. На полочках вперемежку с чучелами черепашек, небольших крокодильчиков, игрушечных мартышек топорщились воинственные деревянные болванчики с копьями (то есть глаза опять запрыгали вскачь) и другие в непринуждённом разбросе предметы шаманского свойства.

      Необычное освещение – лампы с повёрнутыми в разные стороны абажурами тянулись линией по всему потолку от одной стены к другой – придавало антуражу вид уютного оазиса. Над столом же висел инструмент из толстенного бамбука, издававший мелодичное звучание ряда нот, если задеть его нечаянно головой. К тому же Алевтина включила запись птичьих голосов – их ласково-приглушённое щебетание создавало устойчивое настроение райского покоя. Правда, Миронов почувствовал, что вся эта атмосфера была слегка насторожена против него, как бы в ожидании реакции и поступков незнакомца, и он понял, что вести себя надобно, не навязывая себя и тем более ничего своего не диктуя. И постепенно настороженность эта по отношению к нему стала мало-помалу иссякать, и, наконец, он ощутил себя легко и непринуждённо.

      «Ну-ну, – сказал он себе, – не такой, значит, я и страшный… средь этих крокодилов и медуз».

      Сухое красное вино показалось ему чуть подкисшим, и он сказал, взяв бутылку и встряхнув её для наглядности:

      – Коль сверху такие пузырьки роятся, то…

      – Что?

      Миронов не был уверен, что правильно помнит пояснения, когда-то слышанные на одном из винных заводов в Крыму, поэтому замялся, но, имея на вооружении поговорку «говоря – говори», продолжил в том же духе:

      – …То это означает, что продукт плохо выдержан. Попросту – закис. Брак натуральный.

      – Ну да? А мне понравилось.

      – Ну, на вкус и цвет… – и прикусил язык.

      Впрочем, Алевтина пропустила мимо ушей его последнюю реплику.

      Со второй бутылкой вышло иначе: вино показалось Миронову замечательным, и он им восхитился.

      – Вот это настоящий продукт!

      Алевтина взяла бутылку и для наглядности встряхнула:

      – Между прочим, здесь такие же пузырьки.

      – Да? – Миронов пригляделся, приблизив бутылку к свету торшера, прожевал пиццу, изрёк: – Это совсем другие пузырьки.

      – Ах, вот как. Оказывается, пузырьки бывают разные. Другое вино, другой вкус, другие пузырьки?..

      – А как же! – не сдавался Ефим Елисеевич, но про себя подумал: «Похоже, я уже пьян… изрядно!» – Мысль эта, однако, не вызвала в нём беспокойства. Ему было комфортно, и чувствовал он себя соответственно – раскрепощёно. – Послушай-ка…

      – Да.

      – Откуда вся эта забугорщина? – и он обвёл комнату рукой. – Может, расскажешь? Вкратце.

      – Вкратце? –