Огни в ночи. Елена Крюкова

мне поплакать

      На безымянный бугорок, —

      Я сам волок себя на плаху,

      На место лобное волок…

      Кто воевал – и неверующий, уверовал.

      ***

      Федор Сухов верил в Бога. Верил сызмальства, изначально. Это явственно просвечивает сквозь все восхитительные, то густые, то прозрачные, как нежные летние облака, слои глубоко лирической, пронзительной музыки его стихотворений.

      Пою я Твоё Воскресение,

      О Господи, подвиг Твой славлю!

      Избавь меня от искушенья,

      Я сам-то себя не избавлю.

      Поставь поскорее стопы мои

      На путь, что протоптан Тобою,

      Пусть дождь Твои пажити вымоет,

      Своей обласкает любовью…

      Так и звучит внутри тот его ангельски-легкий, чуть с хрипотцой, веселый голос, сопровождаемый странно-печальным, древне-печальным взглядом из перекрестий морщин:

      «С Рождеством Христовым!..»

      Все поэты шагают на сцену, читают, уходят. Между стихами звучит, суровыми столпами встает музыка – поет мужской хор Новодевичьего монастыря. Я прочитала «Правду» из «Литургии оглашенных». Фёдор Григорьевич подходит близко, и снова мои руки – в его руках.

      – Это – в сердце, навылет… Я слушал!..

      Я порывисто обнимаю его, шепчу: «Спасибо, Фёдор Григорьич, я так рада, что вы здесь, рядом», – мы тут двое родных, земляки, нижегородцы, в столичной толпе, в вихрях московской культуры, в атмосфере гала-концерта – Фёдор Григорьевич сейчас из заснеженных волжских полей, из Красного Осёлка, я из шумного, железно-кирпичного рабочего города, что ещё носит гордое писательское имя «Горький». Два русских поэта, уцепились друг за друга, как в плывущей по бурному морю лодке, и глядят друг на друга, и смеются от радости: прочитали!

      Прочитали людям – душу свою!

      ***

      Какой путь лучше: от сложности к простоте или от простоты к сложности?

      Никто не знает.

      Вот Библия, она одновременно проста и сложна.

      Просто понятно, что не каждый осилит Книгу Царств, а Песнь Песней поют, а Псалтырь читают-перечитывают, и вслух, и молча, ею молятся, ею исповедаются, ею – плачут.

      Лев Толстой ушел из Ясной Поляны. Ренэ Генон – из католической Франции – в мир Ислама. Николай Клюев – из светских поэтических салонов – в мир нищеты и юродства. Цветаева, Бунин, Зайцев – из убитой старой России-Родины – на чужбину.

      Федор Сухов тоже уходит.

      Уходил. Ушёл.

      И тем самым – вернулся.

      К своей родной Библейской, возлюбленной вечности; к самому себе.

      Навсегда.

      Преисподнего царства страшилище,

      Зверя дивьего цепкие лапища, —

      Как из Ада я, как из узилища,

      Уходил из зловонного капища.

      Удалялся от Маркса, от Ленина,

      От всесветного столпотворения,

      От единственно верного мнения,

      От его высочайшего тления.

      От затменья мой посох утопывал,

      Постигая иное учение,

      Ожидая – о нет, не Андропова —

      Покаяния