Собирая по крупицам ад. Макс Риу

маска вокруг глаз, она плотно прилегала к лицу и не оставляя стыков. В руке на резинке болтался широкий бутафорский нос, поэтому свой у него был не окрашен и, кажется, сломан.

      – Что-то он совсем плох, Грач, – сказал, наблюдая за мимом, Перископ.

      – Да. Возможно, завтра будем без клоуна, – ответил ему напарник.

      – Зачем они его били?

      – Не хотел показывать номер.

      – Но все-таки показал? – спросил очкарик.

      – Конечно. Не зря я краску везде искал.

      – Она хоть смывается?

      – Не знаю, – задумался солдат, – вроде должна. На побелку похожа. Если не будет смываться водой, ацетон ему дадим. Ну или второй слой пусть наносит.

      Грач засмеялся и крикнул Анне, чтобы та ускорилась. В этот момент ноги мима подкосились, и он начал падать. Я выкинул руке ему навстречу и смог замедлить его падение. Сил, чтобы его удержать, не хватило и мы оба рухнули на пол. Солдаты, от неожиданности, отшатнулись и схватились за автоматы. Грач злобно крикнул:

      – Встать, идиоты!

      Я, еле поднявшись сам, пытался помочь миму. Тот, посидев немного на четвереньках и отдышавшись, все же поднялся.

      – Анна, выходи! Считаю до пяти, – крикнул Перископ.

      За полуприкрытой дверью была тишина, и через несколько секунд толстенький солдат осторожно открыл дверь дулом автомата. Снаружи никого не было, а кабинки были закрыты. Перископ, еще раз окликнул ее, но не услышав ответа, открыл первую кабинку – там никого не было. Солдат попытался открыть вторую кабинку, но она была заперта. Он начал стучать кулаком и кричать, что сломает дверь. Я надеялся, что до этого не дойдет и девушка ответит. Но очкарик принялся биться плечом в дверь, но запыхавшись и осознав, что она открывается наружу истерично дергал ручку.

      Наблюдавший за всем этим Грач, нехотя подошел к кабинке, подвинул напарника и с силой рванул дверь на себя. Слабая сердцевина замка с треском вылетела. Мое сердце онемело, тело пробил внутренний разряд, а руки и ноги стали ватными. Внутри, сбоку от унитаза, на полусогнутых оголенных ногах и с натянутым вокруг шеи и трубы шнурком от штанов, сидела Анна. Ее лицо побагровело, у рта образовалась пена, а выпученные глаза смотрели прямо на меня.

      Перископ мгновенно начал вынимать ее из петли, разрезал шнурок и истошно звал на помощь. Его напарник стоял спокойно и, со словами «не пытайся, ей крышка», достал сигарету и закурил. Дальше начался хаос. На мольбы очкарика прибежали другие военные и, бросив нас с мимом на пол, стали помогать. Наконец, подоспели Сан с Янгом. Здоровяк раскидал всех солдат, и они с лейтенантом пытались оживить и привести девушку в чувства. Я заметил, что некоторые солдаты рассматривают ее, согнутые в коленях голые ноги и что-то обсуждают. Сан, завидев это, снял куртку и укрыл ее. Когда меня отводили в камеру, два командира, с обреченными лицами, делали массаж сердца и искусственное дыхание. Грач при этом сказал:

      – Это музыкант, сто процентов. Надо было их развести по разным камерам.

      Я надеялся, что она вернется,