Собирая по крупицам ад. Макс Риу

лова. Ведь в противном случае, дела были бы плохи. Печально, когда человеку говорят, что он странный и он в это не верит. Отрицает и для себя, и для других. Тебе тоже наверняка встречались такие люди.

      Снова болит голова. От холода. Это бывает очень неприятно. Все из-за мокрого капюшона. Извини, что я такой грязный. Уверен, что источаю жуткие запахи. Но я этого почти не чувствую. Это хорошо для меня и неудобно для тебя. Эва сказала, что скоро боль пройдет. Я видел ее вчера, и она выглядела прекрасно! Так стильно, несмотря на то что она еще ребенок. Узкое платьице, белые кеды и чистые воздушные волосы. Когда мы встретились впервые, она была совсем другой.

      Тогда стояла поздняя осень. Зябкая, промозглая и сырая. Я медленно ступал по городской улице, хаотично гоняя в голове быстроисчезающие мысли. Сквозь звенящий гул, пробивалась и кружилась в голове неизвестная медленная липкая мелодия. Все пространство вокруг заполнял желтый свет мокрых октябрьских листьев. Они расплескались волнами по тротуарам и газонам. Их брызги были везде: на автомобилях, скамейках, заборах, даже на серых стенах зданий. Их не было только там, где они должны быть. Голые темные скелеты деревьев тянулись к небу, извивая свои тощие несуразные конечности в разные стороны. Кусты, огромными испуганными ежами, зарылись в землю и в обороняющейся стойке выпячивали иглы наружу. Среди них и этого теплого манящего желтого моря иногда попадались бурые и красные холмистые островки. Ядовито-красные. Они резали взор, пробираясь дальше в мозг и просачивались куда-то глубже, возможно в душу, вызывая там противоречивые чувства.

      Но я просто шел, игнорируя всю информацию изнутри. Завернув за угол очередного здания, я увидел ее. Маленькая худая девочка, лет восьми, в мокрой серой курточке и черных мягких штанишках. Она сидела на ступеньках у входа в какой-то небольшой магазинчик. На ее ножках не было обуви, были лишь толстые вязаные носки. Думаю, изначально они были такими же желтыми, как и листья вокруг, но сейчас они больше походили на блеклый грубый камень и казались несуразно большими по сравнению с ребенком. Будто она нацепила на себя ступни от памятника какому-нибудь поэту. Я перевел взгляд на лицо. Тусклое, худое, с пепельными тонкими бровями и двумя угольками глаз. Они смотрели вперед и не шевелились, переливаясь отблесками света. Несколько пучков прямых темных волос выбивались из-под растянутой широкой красной шапки. Это был обычный, тот настоящий красный цвет, который и должен быть. Нежный и спокойный. «Красный?».

      Мой мозг, мои чувства и сознание начали стремительно приходить в тонус. Меня резко вытолкнуло в реальность.

      – Так тихо, – сказала девочка, не шевелясь и все так же глядя куда-то вдаль.

      Ее голос показался мне очень знакомым и родным. Негромкий, но отчетливый.

      – Что? – переспросил я, подойдя ближе, но она оставила вопрос без ответа.

      «Тихо?». Гула и мелодии в голове уже не было, и я начал прислушиваться. Действительно, было очень тихо. Ни птиц, ни техники, ни ветра, даже моросящий мелкий дождь был беззвучным. В этой пустоте ясно существовали лишь какие-то уютные хаотичные потрескивания. Я перевел взгляд туда, куда смотрела девочка. На другой стороне дороги догорал первый этаж невысокого здания.

      – Они больше не пекут багеты, – продолжил нежный детский голос.

      Я смотрел на обугленные останки этажа, разбросанные вокруг него кирпичи и торчащую кое-где арматуру. Второй этаж был черным от копоти, стекол не было, деревянные оконные рамы вырвало наружу. Странным казался этаж выше. Третий. Полностью целый, без каких-либо следов разрушений. Бежевые стены, на фоне пожарища, выглядели белоснежными, будто только отремонтированными. За чистым прозрачным стеклом одного из окон рос высокий цветок в красном горшке. Было понятно, что его давно не поливали, так как лепестки уже засохли и стали серо-желтыми. Но сверху все еще пробивался к свету один молодой зеленый лепесток. Небольшая жалость к нему прокатилась по сердцу. Он ведь еще не знал, что все обречено. Хотя может он это чувствовал.

      «Багеты? Какие багеты?». Я обернулся на девочку, с желанием узнать, что она имеет ввиду, но сразу заметил вывеску позади нее. «Пекарня». В ней не хватало нескольких букв, а сохранившиеся были изрядно потрепаны. Но хорошо сохранился объемный пластиковый багет рядом с надписью.

      – Да, милая, здесь нет еды, – сказал я и присел рядом с ней на ступеньке.

      – Ты помнишь, какие они? – спросила она.

      – Помню… – вздохнул я.

      Действительно, багеты, а с ним и батоны, булки, всяческие пирожки и рогалики, да и просто обычный черный хлеб остались только в памяти. Их я не ел и не видел уже давно. При резком воспоминании о том, чего не было на протяжении долгого времени, твоя память выдает набор вкусовых и ароматических посланий. На мгновение показалось, что здесь царит запах свежеиспеченного хлеба. Он будто доносился оттуда, из этой пекарни и окольцовывал нас круговоротом.

      – Ты чувствуешь этот запах? – неожиданно спросила девочка.

      – Да, – ответил я, удивившись ее проницательности, – почувствовал, но совсем ненадолго. Он ускользнул от меня.

      Я попытался снова уловить аромат, но все