Забытые всеми. Елена Серебрякова

с конфиденциальной информацией, – молвил Иволгин и посмотрел на Катрин.

      – Тайна не моя, она принадлежит Мари.

      Марфа по-прежнему плакала, уткнувшись в свои ладони.

      – Давеча заехал ко мне соратник по Михайловскому училищу, Семен Живилов. Вспомнили общего знакомого Сергея Очкасова. Представляете, Живилов считал его погибшим в 1916 году. А я с ним разговаривал в марте 1917 года. Сергей оказался живым, а Семен уже выпивал неоднократно за помин его души. Чудеса случаются, – Иволгин и дальше заполнял паузу, как мог, пытаясь успокоить несчастную женщину.

      – Андре Шьянсе мой жених, – прозвучал дрожащим голос Марфы, – но он в опасности…

      Иволгину показалось, что с потолка ударил гром и сверкнула молния.

      – Мари, расскажи все с самого начала, иначе Ивану Алексеевичу будет трудно понять ситуацию, – вмешалась мадам Морель.

      – С начала войны во Франции стали создавать отряды резервистов. Молодых людей определенного возраста из числа русских эмигрантов стали регистрировать и приписывать к армейским частям. Ребят приглашали в префектуры, беседовали, фотографировали, выдавали свидетельства и велели ждать команды. Но команды не последовало, немцы оккупировали Францию. Андрей по зову сердца начал сотрудничать с нашим Сопротивлением. Сначала ему давали мелкие поручения, но месяц назад они что-то совершили на военном аэродроме под Парижем. Об участии Андрея знала только я. Подруга моей Амалии служит в префектуре. Она то и узнала, что фотографию Андре из приписных документов изъяло гестапо. Мы насторожились, и вскоре Андрей увидел, что за его домом следят.

      – У него было свое жилье, ему выделили от РОВС в казарменном помещении комнату. Десять дней назад туда пришли гестаповцы. Он вовремя сбежал, – добавила Морель.

      – Вы не знаете, что делать дальше?

      – Ежели его поймают, то подвергнут пыткам и отправят в концлагерь, – сказала Марфа и снова залилась слезами.

      – В концлагерь в лучшем случае, – снова встряла в разговор Морель.

      – Он может уехать из Парижа? – спросил Иволгин.

      – В том-то и дело, что его фотография у всех французских жандармов и немецких патрулей, молвила Марфа сквозь слезы.

      – На вокзале я видел разношерстную толпу прибывающих и отъезжающих. Не совсем обычное явление для оккупированного города.

      – Немцы против разъездов не возражают. Нехватка еды, горожане ездят в деревни, меняют свои вещи на еду.

      – Вы обе могли бы состарить Андрея лет на 20–25. Сейчас ему за тридцать, из него надо сделать старика. Только не за счет приклеенной бороды и шляпы на глаза, думаю осветлитель волос найти не проблема. Пусть Андрей станет седым. А вот усы можно и приклеить. На щеки нанести клейстер, обычный крахмальный, слабой концентрации.

      – Зачем еще? – непонимающе посмотрела Марфа.

      – Кожа сморщится на щеках. На глаза очки с сильными диоптриями и соблюдать три вещи: походка должна быть замедленной; нельзя резко вертеть головой и надо прятать руки. По рукам можно определить