Кириньяга. Килиманджаро. Майкл Даймонд Резник

по мере того, как мы превращали в пастбища все больше и больше терраформированного вельда и дикие звери Кириньяги стали испытывать давление охочих до пахотной земли людей, подобные инциденты стали учащаться, а их последствия сделались серьезнее.

      Я сидел у огня в своем бома и смотрел на равнины, кое-где утыканные акациями, ожидая, когда поднимется солнце и прогреет утренний воздух, и тут молодой Ндеми примчался из деревни по извилистой тропе.

      – Кориба! – вскричал он. – Пойдем быстрее!

      – Что произошло? – Я с трудом поднялся.

      – На Джуму напали физи! – выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание.

      – Одна гиена или много? – спросил я.

      – Думаю, что одна. Не знаю.

      – Он жив?

      – Джума или физи? – уточнил Ндеми.

      – Джума.

      – Думаю, что мертв. – Ндеми помолчал. – Но ты же мундумугу. Ты можешь вернуть его к жизни.

      Мне польстило, что он приписывает такое могущество своему мундумугу, но, естественно, если его товарищ действительно погиб, я ничем не мог бы ему помочь. Я пошел к себе в хижину, выбрал некоторые травы, особо эффективные для борьбы с инфекциями, и прибавил к ним несколько листьев дерева кат, чтобы дать пожевать Джуме (на Кириньяге у нас нет анестетиков, а галлюциногенный транс, вызываемый листьями кат, по крайней мере, помог бы ему забыть о боли). Все это я сложил в кожаный кисет и повесил на шею. Потом выбрался из хижины и кивнул Ндеми, который повел меня к шамба отца Джумы.

      Когда мы достигли этого места, женщины уже начали погребальную песню, и мне оставалось только бегло осмотреть то, что осталось от несчастного Джумы. Одним укусом гиена отхватила ему большую часть лица, а другим – левую руку. Потом сожрала большую часть груди, прежде чем жители деревни наконец отогнали ее.

      Коиннаге, наш потомственный вождь, прибыл несколькими минутами позже.

      – Джамбо, Кориба, – приветствовал он меня.

      – Джамбо, Коиннаге, – ответил я.

      – Надо что-то с этим делать, – сказал он, оглядев тело Джумы, над которым уже кружили мухи.

      – Я прокляну гиену, – ответил я, – а ночью принесу в жертву козу, чтобы Нгаи принял душу Джумы.

      Коиннаге с тревогой посмотрел на меня, поскольку он меня боялся, но произнес:

      – Этого недостаточно. За последний месяц гиены загрызли уже второго здорового юношу.

      – Наши гиены пристрастились к человечине, – согласился я. – Это потому, что мы оставляем им на съедение больных и стариков.

      – Значит, надо перестать оставлять им на съедение больных и стариков.

      – У нас нет выбора, – проговорил я. – Европейцы считают это дикарским обычаем, и даже Техподдержка пыталась нам его запретить – но у нас нет лекарств, чтобы облегчить их страдания. Чужакам он кажется варварским, но в действительности это акт милосердия. С тех пор как Нгаи даровал первому кикуйю палку-копалку, в наших обычаях всегда было оставлять гиенам больных и стариков, когда приходил их час умереть.

      – У Техподдержки