Быть русским. Валерий Байдин

покорял самых суровых пришельцев и растоплял сердца французов:

      – C’est très jеntille2, – то и дело звучало вокруг, скрещивались улыбки ради улыбок, становились искусством ради искусства.

      Гипнотически сияли подкрашенные глаза тощих старух, удивляли сбритые брови, заново нарисованные розовым карандашом. Манили взглядами полнотелые мулатки в мини-юбках, источали томление и запах духов моложавые мужчины. Бесполый призрак в развевающемся балахоне, огромных тёмных очках, с распущенными седыми волосами и жёлтыми кляпами наушников, лавируя между пешеходами, мчался на роликах по тротуарам Елисейских Полей…

      Москва огромнее, молчаливее, наполнена толпами приезжих, овевается ветрами Востока. На Париж жарко дышит Юг. Мимо сновали люди разных рас с синевато-чёрными, жёлтыми, оливковыми лицами, грузные арабки с выводком детей, негритянки в чалмах с чудовищными надувными телесами. Город, созданный гениальными художниками, заполонили торговцы – продавцы роскоши и дешёвки, ненасытных желаний и мелких соблазнов. Здесь собраны земные блага со всех материков, они не умещаются в магазинах, выплёскиваются на уличные прилавки. Непрестанная многоязыкая сутолока оглушает до звона в ушах. К ногам прохожих брошены россыпи блестящих Эйфелевых башенок и крошечных Нотр-Дам, значков, флажков, божков. На чугунных дисках выпекаются бретонские блины, усыпаются тёртым сыром, покрываются мёдом, сметаной, ветчиной, яйцами, ловко сворачиваются в съедобные конверты. Турки суют прохожим ромбики липкой пахлавы, магнитят улыбками, нарезают с крутящейся мясной ноги стружки кебаба, посыпают жареными овощами, обливают соусом, заворачивают в лаваш. На переносных прилавках накладывают в вафельные рожки мороженое двадцати сортов, продают длинные сэндвичи, круассаны, вафельные трубки с кремом… Тьфу! Нет лишних денег, нет и лишних помыслов, только самые насущные. Как бы позавтракать после французского завтрака и никому об этом не говорить.

      О! Всего десять франков: половина багета, ветчина в длинном надрезанном нутре, листки салата с кружками помидоров. Я съел половину, другую оставил в пакете и сунул в портфель. Тут же в его глубине, словно в подсознании, нащупал папку… И прикусил губу от досады. С первого дня я носил с собой напрочь забытую, отчаянную статью «На ступенях русского храма». Писал её всю весну с надеждой миновать советскую цензуру и опубликовать в парижской «Русской мысли». Ещё в Москве были записаны адрес редакции и фамилия: Иловайская Ирина Алексеевна. Найти на карте улицу Фобур Сент-Оноре было несложно. Сложнее оказалось, не тратя денег на метро, дойти до неё пешком. Но… Париж вполне уместился бы в московском Садовом кольце. Прошагав с четверть часа от церкви Сент-Огюстен, я попал на нужную улицу и добрёл до нужного дома.

      Редакция помещалась в бывшей жилой квартире на втором этаже. Обшарпанные стены прихожей и коридора поднимались к высокому пыльному потолку. Пахло типографской краской, на узком столике лежали россыпи газет последних выпусков. Секретарь вопросительно глянула. Я представился,

2

Это очень мило (любезно).