Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку. Лена Сокол

похоже, был серьезно настроен выиграть этот дурацкий спор. Я обернулась, чтобы убедиться, что он не читает по книге и вдруг встретилась с ним взглядом.

      Димка сиял ярче новогодней елки – сидел, пялился на меня и улыбался, закусив губу. Странное чувство, но мне почему-то захотелось ему поверить.

      А вдруг? Вдруг он со мной искренен? Что, если довериться этому парню, открыться ему? Вот так, как я сейчас показывала ему свое лицо с опухшими веками, недоумевая, почему мне рядом с ним всегда так легко.

      Мгновение, и этот прекрасный момент исчез так же быстро, как снежинка, упавшая и растаявшая на ладони.

      Хлопнула входная дверь.

      – Пашка… – произнесла я, втягивая носом больше воздуха.

      – Твой брат? – Разглядывая мое лицо, спросил Дима.

      – Ага…

      Мне даже показалось, что температура тела моментально взметнулась до точки кипения. Шаги, копошение, и через секунду взбудораженный Суриков уже стоял на пороге моей комнаты.

      Его серые глаза сначала сузились, потом угрожающе распахнулись при виде незнакомца, а кадык заходил ходуном. Когда пальцы брата стали медленно сжиматься в кулаки, из кухни послышались мамины шаги. Но Калинин, явно не растерявшись, встал и направился к вошедшему.

      – Дима, – протянул он руку в приветствии.

      Я представила самое худшее, на что только был способен Павлик, и сжалась от страха. Но тот, не удосужившись даже захлопнуть раскрытый от удивления рот, пожал руку парня и процедил сквозь зубы:

      – Паша.

      – Очень приятно. – Добродушно заметил Калинин.

      Наверное, еще и улыбнулся. Этого я не видела, Дима стоял ко мне спиной.

      – Так все, мальчики. Хорошо, что вы познакомились. – Это вступила мама, ее руки крепко ухватились за локоть брата. – Марья заболела, у нее ветрянка. Дуй в свою комнату – здесь теперь карантин. Давай-давай!

      – Э… это… – Пашка поднял руку, не сводя глаз с моего посетителя.

      – Пойдем. – Тон мамы, улыбающейся своей самой вежливой улыбкой, стал вдруг строгим и безапелляционным. Она дернула Сурикова за руку и закрыла дверь.

      В комнате воцарилась тишина. «Фу-ух…» Аж от сердца отлегло. Но надолго ли? Из коридора послышалось приглушенное бурчание Сурикова.

      – Мне показалось, или твой брат сильно не в духе? – Спросил Дима, присев рядом.

      – Да. Я ему даже прозвище дала – «Боевик».

      – Это он из-за меня так нахохлился? – Рассмеялся Калинин.

      – Он мне вместо папочки, поэтому не удивительно. – Я устроилась удобнее на подушке. – Защищает, так что… если ты меня обидишь, тебе не поздоровится.

      – Ух. – Дима поправил одеяло и улегся прямо поверх него, вытягивая ноги. Теперь его голова лежала на подушке рядом с моей. – Уже начинаю бояться, видишь, весь дрожу?

      – Да ну.

      – Ага! Вы еще так похожи, просто ужас – особенно в гневе! Эти глаза и… пар из ноздрей!

      – Мы – двойняшки. И вовсе не похожи. Даже два яблока с одного дерева никогда не будут одинаковыми.

      – Вот в чем дело. – Он снова рассмеялся. – Двойняшки!

      – Да-а.