Жестокеры. Алиса Рува

мои соученики, чтобы доказать свою значимость, не слушались учителей, грубили и срывали уроки, мне было стыдно и за них. Я смотрела в затравленные глаза пожилой учительницы, и мне было стыдно за своих одноклассников. Я хотела сквозь землю провалиться! Даже ребенком, я понимало, что это некрасиво, низко и стыдно!

      Стыдно! Стыдно! Стыдно! СТЫДНО!

      Мое детское чувство стыда росло, ширилось и, в конце концов, охватило весь земной шар. Мне было стыдно за все жестокие и некрасивые поступки, за всех злых и глупых людей на свете. Я словно чувствовала себя виноватой в чужих мерзких деяниях. Многое во мне переменилось после смерти отца. Я сама пережила БОЛЬ. И я знала, что никогда не смогу причинить боль другому и при этом спокойненько считать, что это нормально. Не смогу ударить кошку. Или вот так просто подойти к кому-то на улице, и сказать, что он урод. И мне было стыдно за тех, кто это делал – так, как будто это нормально.

      Я поняла, что на все происходящее я реагирую по-другому – совсем не так, как принято реагировать. То, что всем казалось нормальным, для меня нормальным не являлось. И я поняла свой «приговор»: я никогда не смогу быть такой, «как все», как того хотела бы мать, как они все хотят. Я никогда не смогу стать «нормальной» в том смысле, в котором понимает это слово то самое большинство, которому, в отличие от меня, никогда ни за что не бывает стыдно.

      Пропасть между мной и другими людьми становилась все шире. Я ничего не могла с этим поделать. Не только моя внешность, но и натура моя была иная. Я не знала, куда себя, такую, деть. Как вписать, как встроить себя в окружающую действительность?

      4

      Кое в чем насчет меня онивсе-таки оказались не правы. Случилось то, чего никто не ожидал. В первую очередь, я сама.

      В жизни девочки-подростка, даже такой некрасивой и нескладной, неизбежно наступает пора, когда она расцветает. Обычно это короткий период, всего год-полтора, когда все проблемы и мучившие тебя вопросы словно отодвигаются на второй план, побежденные силой твоей народившейся красоты. В это счастливое время все получается, во всем везет. Вокруг тебя те же люди и тот же город. Меняешься только ты сама. И твое отражение в зеркале. И эта перемена волшебным образом меняет все вокруг тебя. Ты словно озаряешься солнцем. И неважно, кем ты была раньше: пусть даже и жалкой безнадежной уродиной, не вылезающей из больниц. Казалось, еще совсем недавно ты была именно такой. И ты почти привыкла такой быть. Но что это? Вот ты глядишь в то же самое зеркало, на свое новое отражение, и сама себя узнать не смеешь. За считанные месяцы изменились твое лицо, фигура. И нет больше того нескладного гадкого утенка! Вместо него появляешься истинная ты, до сей поры скрываемая в каких-то смешных и угловатых, словно чужих формах. Бутон распускается, во всех своих красках – золотых, алых и розовых.

      Это случилось и со мной. На закате, когда солнце заливало комнату, не оставляя в ней ни одного неосвещенного уголка, я брала в руки небольшое круглое зеркало и изучала «новую себя». Уже не отчаянно и придирчиво, как еще год назад, а с удивлением