Девять рассказов. Идиш литература в переводах Вадима Чернера. Шлоймэ Берлинский

собой у меня не выходило

      – Чего доброго, я ещё так потеряю работу, – такая мысль прошибла меня.

      Сторож в самом деле спросил:

      – Это болезнь такая у тебя?

      – Нет.

      Ответил я ему. Я был с ним откровенен.

      – Это у меня от голода. Я уже давно не ел.

      – Ну, сейчас ты уже будешь есть сколько влезет.

      Я хотел совладать с собой. Начал есть булку и вдруг, безотчётно, из глаз у меня потекли слёзы. Никогда прежде слёзы не лились у меня из глаз в таком количестве. Какие-то источники слёз открылись во мне. Слёзы текли в стакан с чаем, на куски хлеба, которые я подносил ко рту. И я, почувствовав вкус свежей выпечки, проглотил булку целиком, не обращая внимания на слёзы. Как будто бы я состоял из двух половин, каждая из которых занималась отдельно тем, чем ей положено.

      Это не заняло долго: булка весом в пол килограмма растворилась у меня между зубов. Сторож всё это время украдкой смотрел на меня. Когда с булкой было покончено, он спросил меня:

      – Голодный ещё?

      – Да, – издал я звук, пошевелив языком.

      Сторож высунул голову из будки и кому-то прокричал по-узбекски. Через мгновение он протянул мне точно такую же булку. Он поставил передо мной чайник, и я имел трапезу «кэяд ха мэйлэх» – как король…

      После еды я почувствовал сильную усталость, глаза у меня слипались. Сколько я вот так дремал, сидя, я не знаю. Охранник потянул меня за рукав и велел идти в канцелярию.

      – Директор уже на месте.

      Я зашёл в канцелярию и остановился стоять перед пожилым узбеком, округлым, как бочонок, с большими мешками под парой чёрных щёлочек-глаз и с висячими монгольскими усами.

      – Садитесь.

      Он указал мне на стул

      – Я получил о вас письмо, что вы – писатель. Вы в газеты тоже пишите?

      – Да.

      Ответил я.

      – О чём же вы пишете? По поводу экономики страны? О пятилетнем плане?

      – Нет…

      Я видел, куда он метит, поэтому я ему помог, подхватив его мысль.

      – Я пишу романы, описываю природу, пишу о людских, душевных переживаниях.

      – Да, хорошо, это правильно. Вот-вот…

      Он заулыбался. Он хлопнул меня по плечу:

      – Выпьем! За наше знакомство. Когда получил письмо, что должен писатель ко мне на работу поступить в пекарню – на душе стало муторно. Так подумал, что вы из тех писателишек, что пишут о колхозах, о пятилетнем плане. Понимаете – да? Сам – жрёт, и ещё нос свой везде суёт, описывает в газетах… Вот это – «о людских, душевных переживаниях», это – хорошо. Пейте!..

      Узбек хлопнул в ладоши, и сразу на столе появилось жареное мясо, фрукты, выпивка.

      – Мы напьёмся сегодня!, – крикнул он, – Напрасно я перепугался до смерти! «Людские, душевные переживания!"…Пейте!

      Я пил и закусывал. Пил и закусывал. Я уже перестал соображать, что со мной делается. Узбек, сильно на подпитии, взял меня под руку и вот так, стоя, притоптывал правой ногой, как конь, как конь притоптывает копытом.

      – Правильно!