Время муссонов. Игорь Владимирович Котов

на тёмной стороне улицы, я жду её. Это последнее место, куда она придёт вопреки всему. Тусклый свет уличного фонаря, пробиваясь сквозь завесу муссона, прилип к асфальту жёлтым пятном справа в десяти метрах. Не мы управляем кармой, она правит нами. Впрочем, не только. Ибо месть, грубо толкнувшая меня в спину так сильно, что я перестал мыслить разумно, раскрасила мои мысли в чёрный цвет.

      Время муссонов.

      Боль до сих пор не прошла, словно потешаясь над моей волей, она заставляет страдать. Как визжащая дрель, сверлом вгрызающаяся в твёрдый бетон, истязает душу изнутри, не оставляя места жалости и состраданию. Грязный поток под ногами, состоящий из жёлтых листьев, окурков и бумаги, заставляет сделать пару шагов назад. В сумрак.

      Темнеет так же быстро, как и в песках Сирии. Если бы не дождь, сбивший к земле густую бязь душной паутины дня, ожидание превратилось бы в муку. Но сложилось так, и я прижимаюсь спиной к мокрым кирпичам, скрываясь от фар проезжающих мимо автомобилей, каждый из которых старается обдать грязью, заставляя понять сущность моего бытия.

      В плотном тумане исчезает прошлое, а будущее маячит в закоулках страха, где дьявол потешается надо мной, мстя за прошлые обиды. Я не помню зла, лишь веду учёт, и чего во мне сейчас с избытком, так это терпения. Но даже его недостаточно, когда понимаешь, что жизнь – это пустота в мире разложенных по рангам эмоций, где каждая раскрашена в свой цвет. Вспыхнувшие при рождении, к середине жизни они тускнеют, превращаясь в головёшки. От чего и мир вокруг становится чёрным. Как уголь.

      Но мне известно, что если в мире и существует справедливость, то она заключена в моих кулаках, спрятанных в карманы брюк. И плевать на предрассудки, хотя нечто, глубоко сидящее внутри, заставляет относиться с уважением к этому городу, окружившему меня. И оно взаимно.

      «Ты кто?» – раздаётся сквозь мысли далёкий голос, стараясь растворить реальность соляной кислотой прошлого. Он пронзает меня вопросами, как стрелы врагов, требуя ответа. Но сейчас их нет. Голос мешает сосредоточиться, проникая в сознание, лишает преимущества. Но тщетно.

      Я не уйду.

      Из–за стеклянной двери кафе показался мужчина лет тридцати. По его покатым плечам прошёлся ливень, от чего он суетливо поёжился, прибавил шагу, спасаясь от муссона. Он не вызвал тревоги, но я чувствовал, что опасность где–то рядом. Смешно прыгая через лужи, ему, наконец, удалось добраться до своего автомобиля. Но одной ногой он попал в лужу, и до меня донёсся его недовольный фальцет. Плотная стена воды мешала рассмотреть марку машины.

      В какой–то момент в его походке мне почудилось нечто хищное, знакомое, но прислушавшись к своему внутреннему голосу, я понял, что, скорее всего, опасности он не представляет. Доверять своему второму «я» мне приходилось довольно часто, и до сих пор не было сбоя. Непроизвольно постучав по мокрой стене кулаком, я подумал, что моё нынешнее состояние – итог моей жизни. И этот дождь, и этот город, немного враждебный по отношению ко мне, и эта страна – чуждые для меня материи, хотя я честно пытался понять