Время муссонов. Игорь Владимирович Котов

возвращения я отгулял три месяца отпуска и снова включился в работу. А потом я встретил её.

      Я до сих пор помню тепло того дождя.

      Затем командировка в Японию. Первая в составе группы. И снова работа, которую я делаю лучше всего. Работа, которая делает из меня того, кем я являюсь. Работа – не такая, как у всех, но важная для поддержания баланса сил, порой жестокая, порой напрасная, но полная жутких ощущений приближающегося ада. Уже из Токио я вылетел снова в Сирию. В Дамаск. Так было надо. В начале марта.

      И в этой стране около полугода назад меня убили. Во время налаживания контактов с сирийской оппозицией. Я выступал в роли посредника для поставок машин в страну. И кому–то, возможно, перешёл дорогу. Так, во всяком случае, отписались о моей гибели все мои кураторы.

      В криминальной разборке в пригороде Дамаска меня расстреляли в упор из двух автоматов. Тело, затем, пытались сжечь, а когда не удалось, то под голову положили гранату. Неопознанное тело. Спустя несколько месяцев его нашли и отвезли на родину, где с почётом похоронили. По статусу тело везли на лафете, как–никак майор, и положили в могилу, соответствующую моей карме. Подполковник из военкомата выложил на атласной подушке все мои ордена. Было чинно и трогательно. И немного грустно.

      Валерка Крайнов произнёс речь перед запаянным цинковым гробом, потому что распознать в разложившихся останках меня было невозможно. Никогда не думал, что он умеет так говорить. Генерал Алфёров, предоставивший право мне умереть, положил на мой гроб красные розы. Её любимые цветы. А я и не догадывался, что он про это знает. Вот ведь как бывает. Практически весь мой институтский курс пустил слезу, да я и сам не удержался, скрываясь за чёрной могильной плитой какого–то военного лётчика, погибшего в 1944 году. На Троекуровском кладбище в Москве. А вечером я напился. И не только потому, что погиб. Впервые в жизни. До безумия. Не просыхал неделю. Пока не состоялся тот самый разговор с отцом Аллы, открывший мне глаза и изменивший моё понимание жизни, да и саму жизнь тоже.

      Москва. Набережная Яузы

      В этот день погода разыгралась не на шутку. Выплёвывая очередную порцию влаги, тучи опустились так низко, что превратились в туман, касаясь черного асфальта. Для Москвы с её неувядаемым запахом выхлопных газов такая погода была на руку, но не для всех. И хотя в лёгкие занятых делом людей попадал относительно чистый воздух, их, по большому счёту, это не радовало.

      На берегу реки Яуза оперативная группа работала весь оставшийся день и большую часть ночи. Все чертовски устали и мечтали об отдыхе, но набранный темп не позволял расхолаживаться. Три мощных прожектора освещали место взрыва настолько чётко, что не найти даже самый маленьких вещдок было, по сути, невозможно.

      Приехали из прокуратуры и практически вся голова из Управления. ГИБДД оцепило улицу вокруг места взрыва, но все равно воздуха не хватало, ибо зевак, собравшихся за жёлтой лентой, прибывало, несмотря на позднее время, дождь и холод.

      Останки