Девять рассказов. Дж. Д. Сэлинджер

сказала Рамона и снова стала чесаться.

      – Похоже, красавчик! – сказала Мэри Джейн и подалась еще дальше со стула. – Рамона. Скажи мне. Джимми тоже снял галоши, когда вы вошли?

      – У него боты, – сказала Рамона.

      – Изумительно, – сказала Мэри Джейн Элоизе.

      – Это ты так думаешь. А у меня это весь день. Джимми с ней ест. Купается с ней. Спит с ней. Она спит на самом краю кровати, чтобы не задеть его во сне.

      Мэри Джейн, восторженно обдумывая услышанное, закусила нижнюю губу, а затем спросила:

      – Но откуда он взял это имя?

      – Джимми Джиммирино? Бог его знает.

      – Возможно, от какого-нибудь соседского мальчика?

      Элоиза покачала головой, зевая.

      – По соседству нет никаких мальчиков. Вообще нет детей. Все меня за глаза называют плодонос…

      – Мамочка, – сказала Рамона, – можно мне из дома, поиграть?

      Элоиза посмотрела на нее.

      – Ты же только пришла, – сказала она.

      – Джимми снова хочет выйти.

      – Могу я спросить, зачем?

      – Он оставил там свой меч.

      – Ох уж мне его чертов меч, – сказала Элоиза. – Что ж. Иди. Надевай опять галоши.

      – Могу я взять это? – сказала Рамона, взяв горелую спичку из пепельницы.

      – Можно мне взять это. Да. И не подходи, пожалуйста, к улице.

      – Всего доброго, Рамона! – сказала Мэри Джейн нараспев.

      – Пока, – сказала Рамона. – Идем, Джимми.

      Элоиза внезапно вскочила на ноги.

      – Давай свой стакан, – сказала она.

      – Нет, правда, Эль. Мне нужно быть в Ларчмонте. То есть, мистер Уэйенбург такой милый – терпеть не могу…

      – Позвони и скажи, что тебя убили. Отдай мне этот чертов стакан.

      – Нет, честно, Эль. То есть, скоро будет ужас, как скользко. У меня в машине почти нет незамерзающей жидкости. То есть, если я не…

      – Пусть себе замерзает. Иди, звони. Скажи, ты умерла, – сказала Элоиза. – Отдай мне это.

      – Что ж… Где телефон?

      – Он уехал, – сказала Элоиза, унося пустые стаканы в направлении столовой, – тудой.

      Она резко остановилась на пороге между гостиной и столовой и изобразила скрежет и удар. Мэри Джейн захихикала.

      – То есть, ты же толком не знала Уолта, – сказала Элоиза без четверти пять, лежа навзничь на полу, поставив стакан себе на плоскую грудь. – Он единственный из всех ребят, кого я знала, умел меня рассмешить. То есть, по-настоящему рассмешить, – он посмотрела на Мэри Джейн. – Помнишь тот вечер – в наш последний год, – когда эта полоумная Луиза Хермансон ввалилась в комнату в этом черном лифчике, который купила в Чикаго?

      Мэри Джейн хихикнула.

      Она лежала ничком на диване, положив подбородок на подлокотник, и смотрела на Элоизу. Ее стакан стоял на полу, рядом.

      – Ну, он умел меня вот так рассмешить, – сказала Элоиза. – В разговоре умел. По телефону умел. Даже в письме. И что самое приятное – он даже не старался быть смешным – он просто был смешным, – она чуть повернула голову к Мэри Джейн. – Эй, не подкинешь мне сигаретку?

      – Не дотянусь, – сказала Мэри Джейн.

      – Коза ты, – Элоиза