Двадцать лет спустя. Александр Дюма

он.

      И он повел друга в аллею, где отпечаталось немало следов, подобных тем, от которых пострадали ирисы.

      – Вот, кажется, еще следы, посмотрите, Атос, – равнодушно сказал д’Артаньян.

      – В самом деле. И еще совсем свежие!

      – Совсем свежие, – подтвердил д’Артаньян.

      – Кто мог выехать сегодня утром? – спросил с тревогой Атос. – Не вырвалась ли лошадь из конюшни?

      – Не похоже, – сказал д’Артаньян, – шаги очень ровные и спокойные.

      – Где Рауль? – воскликнул Атос. – И как могло случиться, что я его не видел!

      – Ш-ш, – остановил его д’Артаньян, приложив с улыбкой палец к губам.

      – Что здесь произошло? – спросил Атос.

      Д’Артаньян рассказал все, что видел, пристально следя за лицом хозяина.

      – А, теперь я догадываюсь, в чем дело, – ответил Атос, слегка пожав плечами. – Бедный мальчик поехал в Блуа.

      – Зачем?

      – Да затем, бог мой, чтобы узнать о здоровье маленькой Лавальер. Помните, той девочки, которая вывихнула себе ногу?

      – Вы думаете? – недоверчиво спросил д’Артаньян.

      – Не только думаю, но уверен в этом, – ответил Атос. – Разве вы не заметили, что Рауль влюблен?

      – Что вы? В кого? В семилетнюю девочку?

      – Милый друг, в возрасте Рауля сердце бывает так полно, что необходимо излить его на что-нибудь, будь то мечта или действительность. Ну а его любовь – то и другое вместе.

      – Вы шутите! Как? Эта крошка?

      – Разве вы ее не видали? Это прелестнейшее создание. Серебристо-белокурые волосы и голубые глаза, уже сейчас задорные и томные.

      – А что скажете вы про эту любовь?

      – Я ничего не говорю, смеюсь и подшучиваю над Раулем; но первые потребности сердца так неодолимы, порывы любовной тоски у молодых людей так сладки и так горьки в то же время, что часто носят все признаки настоящей страсти. Я помню, что сам в возрасте Рауля влюбился в греческую статую, которую добрый король Генрих Четвертый подарил моему отцу. Я думал, что сойду с ума от горя, когда узнал, что история Пигмалиона – пустой вымысел.

      – Это от безделья. Вы не стараетесь ничем занять Рауля, и он сам ищет себе занятий.

      – Именно. Я уж подумываю удалить его отсюда.

      – И хорошо сделаете.

      – Разумеется. Но это значило бы разбить его сердце, и он страдал бы, как от настоящей любви. Уже года три-четыре тому назад, когда он сам был ребенком, он начал восхищаться этой маленькой богиней и угождать ей, а теперь дойдет до обожания, если останется здесь. Дети каждый день вместе строят всякие планы и беседуют о множестве серьезных вещей, словно им по двадцать лет и они настоящие влюбленные. Родные маленькой Лавальер сначала все посмеивались, но и они, кажется, начинают хмурить брови.

      – Ребячество. Но Раулю необходимо рассеяться. Отошлите его поскорей отсюда, не то, черт возьми, он у вас никогда не станет мужчиной.

      – Я думаю послать его в Париж, – сказал Атос.

      – А, – отозвался д’Артаньян