Двадцать лет спустя. Александр Дюма

господин де Бофор бежал из Венсена?

      – Не думаю, монсеньор, – ответил Бернуин, которому никогда не изменяла его выдержка. – Во всяком случае, вы сейчас узнаете все новости, потому что надзиратель Ла Раме, за которым вы послали сегодня утром в Венсенский замок, прибыл и ожидает ваших приказаний.

      – Откройте дверь и введите его сюда, – сказал Мазарини, поправляя подушки, чтобы принять Ла Раме, сидя в постели.

      Офицер вошел. Это был высокий и полный мужчина, толстощекий и представительный. Он имел такой безмятежный вид, что Мазарини встревожился.

      – Этот парень, по-моему, очень смахивает на дурака, – пробормотал он.

      Надзиратель молча остановился у дверей.

      – Подойдите, сударь! – приказал Мазарини.

      Надзиратель повиновался.

      – Знаете ли вы, о чем здесь болтают?

      – Нет, ваше преосвященство.

      – Что герцог Бофор убежит из Венсена, если еще не сделал этого.

      На лице офицера выразилось величайшее изумление. Он широко раскрыл свои маленькие глазки и большой рот, словно впивая шутку, которой удостоил его кардинал. Затем, не в силах удержаться от смеха при подобном предположении, расхохотался, да так, что его толстое тело затряслось, как от сильного озноба.

      Мазарини порадовался этой довольно непочтительной несдержанности, но тем не менее сохранил свой серьезный вид.

      Вдоволь насмеявшись и вытерев глаза, Ла Раме решил, что пора наконец заговорить и извиниться за свою неприличную веселость.

      – Убежит, монсеньор! Убежит! – сказал он. – Но разве вашему преосвященству не известно, где находится герцог де Бофор?

      – Разумеется, я знаю, что он в Венсенском замке.

      – Да, монсеньор, и в его комнате стены в семь футов толщиной, окна с железными решетками, и каждая перекладина в руку толщиной.

      – Помните, – сказал Мазарини, – что при некотором терпении можно продолбить любую стену и перепилить решетку часовой пружиной.

      – Вам, может быть, неизвестно, монсеньор, что при узнике состоят восемь караульных: четверо в его комнате и четверо в соседней, и они ни на минуту не оставляют его.

      – Но ведь он выходит из своей комнаты, играет в шары и в мяч.

      – Монсеньор, все эти развлечения дозволены заключенным. Впрочем, если вам угодно, его можно лишить их.

      – Нет, нет, – сказал Мазарини, боясь, чтобы его узник, лишенный и этих удовольствий, не вышел из замка (если он когда-нибудь из него выйдет) еще более озлобленным против него. – Я только спрашиваю, с кем он играет.

      – Он играет с караульным офицером, монсеньор, со мной или с другими заключенными.

      – А не подходит ли он близко к стенам во время игры?

      – Разве вашему преосвященству не известно, какие это стены? Почти шестьдесят футов высоты. Едва ли герцогу Бофору так надоела жизнь, чтобы он рискнул сломать себе шею, спрыгнув с такой стены.

      – Гм! – отозвался кардинал, начиная успокаиваться. – Итак, вы полагаете,