Двадцать лет спустя. Александр Дюма

спокойно ответил Атос, – сирота, которого мать подкинула одному бедному сельскому священнику; я вырастил и воспитал его.

      – И он, вероятно, очень к вам привязан?

      – Я думаю, что он любит меня как отца.

      – И конечно, исполнен признательности?

      – О, что касается признательности, то она должна быть взаимной: я обязан ему столько же, сколько он мне. Я не говорю ему этого, но вам, д’Артаньян, скажу правду: в сущности, я в долгу у него.

      – Как так? – удивился мушкетер.

      – Конечно, боже мой, как же иначе! Ведь он причина перемены, которую вы видите во мне. Я засыхал, как жалкое срубленное дерево, лишенное всякой связи с землей; и только сильная привязанность могла заставить меня пустить новые корни в жизнь. Любовница? Я был для этого стар. Друзья? Вас уже не было со мной. И вот в этом ребенке я вновь обрел все, что потерял. Не имея более мужества жить для себя, я стал жить для него. Наставления полезны для ребенка, но добрый пример еще лучше. Я подавал ему пример, д’Артаньян. Я избавился от своих пороков и открыл в себе добродетели, которых раньше не имел. И полагаю, что не преувеличиваю, д’Артаньян. Рауль должен стать совершеннейшим дворянином, какого только наше обнищавшее время способно породить.

      Д’Артаньян смотрел на Атоса с возрастающим восхищением. Они прогуливались в прохладной тенистой аллее, сквозь листву которой пробивались косые лучи заходящего солнца. Один из этих золотых лучей осветил лицо Атоса, глаза которого, казалось, излучали такой же теплый спокойный вечерний свет.

      Неожиданно д’Артаньян вспомнил о миледи.

      – И вы счастливы? – спросил он своего друга.

      Острый взгляд Атоса проник в самую глубину сердца д’Артаньяна и словно прочел его мысли.

      – Так счастлив, как только может быть счастлив на земле человек. Но договаривайте вашу мысль, д’Артаньян, ведь вы не все мне сказали.

      – Вы проницательны, Атос, от вас ничего невозможно скрыть, – сказал д’Артаньян. – Да, я хотел вас спросить, не испытываете ли вы порой внезапных приступов ужаса, похожих на…

      – Угрызения совести? – подхватил Атос. – Я договариваю вашу фразу, мой друг. И да и нет. Я не испытываю угрызений совести, потому что эта женщина, как я полагаю, заслужила понесенную ею кару. Потому что если бы ее оставили в живых, она, без сомнения, продолжала бы свое пагубное дело. Однако, мой друг, это не значит, чтобы я был убежден в нашем праве сделать то, что мы сделали. Быть может, всякая пролитая кровь требует искупления. Миледи уже поплатилась; может быть, в свою очередь, это предстоит и нам.

      – Я иногда думаю то же самое, Атос, – сказал д’Артаньян.

      – У этой женщины был, кажется, сын?

      – Да.

      – Вы слыхали о нем что-нибудь?

      – Ничего.

      – Ему, должно быть, теперь двадцать три года, – прошептал Атос. – Я часто думаю об этом молодом человеке, д’Артаньян.

      – Вот странно. А я совсем забыл о нем.

      Атос грустно улыбнулся.

      – А о лорде Винтере вы имеете известия?

      – Я знаю, что он был в большой милости у короля Карла Первого.

      – И