мудрость, подточенная и растерянная с годами «развития», и, как следствие, когда наши предки, не ведавшие достижений цивилизации, в своей ограниченности обращались к Богу, они обращались к нему непосредственно, постигая Истину в ее наготе, учитывая, что мысль микробов не была засорена «логикой», «наукой» и другими «достижениями» прогресса, тогда как сейчас наши поиски упираются во множество стен условностей, ограничений, противоречий, которые нужно учитывать, соотносить, обуславливать, приводить в соответствие, не отдавая себе отчета, что на самом деле подобное мышление не приближает, а отдаляет нас от Божественной мудрости, а эти условности не что иное, как стены лабиринта, нами же возведенного на пути к Истине, в то время как построение подобного лабиринта отдаляет от непосредственных знаний, доступных нашим предкам, и только через общение с Божественным разумом напрямую, через внутреннее созерцание, через мысль, освобожденную от оков слова, через «видение» разума, облеченного в форму раскрепощенного мышления, мы можем «прикоснуться» к Истине, которая даётся непосредственно и которую невозможно обернуть в слова или как-то иначе передать, не жертвуя ее целостностью, тогда как Истина ценна, только если ею обладают целиком, потому что природа Истины состоит в том, что, утратив ее отдельные грани, она трансформируется в нечто иное, не имеющее ничего общего с Истиной, а условности критического мышления, провоцирующие Истину на соответствие заданным критериям и ожиданиям, во имя признания за итоговым выводом право на название Истины, проводя ее через множество испытаний, где Истина подвергается метаморфозе, в конечном счете, теряя свою природу, отчего перестает быть таковой, что означает, что все попытки приближения к ней путем ее глубокого «анализа», путем разработки правил и методов ее «распознавания», на самом деле отдаляют нас от нее, воздвигая стены между нами и Истиной, и правильным может быть только отказ от любых условностей, что не позволяет обрести Истину, но готовит нас к ее восприятию, тогда как она прячется там, где ее «видели» в последний раз, то есть в древних традициях, в преданиях и легендах наших предков, знавших, видевших, понимавших ее, живших с ней, и чем больше я задумывался над обрывками фраз Куна, тем более симпатичными казались его мысли, и тем более непочтительными представлялись насмешки и хихиканье Арона по этому поводу, которыми он делился, пока мы продвигались сюда, отдавая себе отчет, что Арон как невежда и дилетант был не способен проникнуть и понять, тогда как от этой мысли исходило дуновение освежающего потока чистой воды, освобождающее от заблуждений и множества условностей, во всем похожее на грёзы детства, когда окружающее кажется ясным, понятным, незатуманенным и вместе с тем прекрасным, желанным, чистым, искренним, не оставляя места недосказанности, пороку, обману, и тем большим было мое разочарование видеть недовольство Тома, для которого превыше всего стоял диалог, где он мог показать искусство убеждения,