Мы и они. Из жизни микробов. Михаил Стати

непререкаемой морали, вознося ответственность каждого за свои поступки, приведенные к единому знаменателю нравственной высоты мигом таинства, когда каждый предстанет перед всевышним с целью дачи ответа за содеянное, где им предстоят унизительные оправдания и горькие разочарования за итог бесцельно прожитой жизни, но, очевидно, не стоило жалеть микробов мутной воды за то, что выше их понимания и к чему их отношение, ставшее результатом сложившегося жизненного уклада, было настолько индифферентно, что сама жалость могла вызвать недоумение, входя в противоречие с пониманием жизни как игры в геройство, как праздника остроумия, как карнавала чревоугодия, где все дается легко, без усилий, не предполагая ответственности, и разве можно в таких условиях с пониманием относиться к сожалению постороннего, не испытывая конфуз в отношении «нездоровой жалости» чужеземца, если жизнь столь прекрасна и богата, что каждый спешит присоединиться к перманентному празднику, став частью общества блаженства, неразборчивой свободы, неугасающего фейерверка удовольствий, и пока меня одолевали эти мысли и сомнения, я наблюдал за разочарованием Тома, так стремительно втянувшегося в игру в остроумие, отчего теперь пребывал в расстройстве чувств, неимоверными усилиями сдерживая нахлынувший поток свежих идей, долго дремавших в нем без применения, так как всю дорогу я был скучным собеседником для могучего воображения Тома, и лишь один Дон мог состязаться с ним в живости ума и остроте языка, по достоинству оценивая сказанное Томом, в то время как для большинства микробов нашего племени основная доля его мыслей оставалась непостижимой и скрытой под пеленой таинственности и, как следствие, не до конца оцененной, отчего Том страдал в не меньшей степени, чем от отсутствия постоянного упражнения ума, и наконец, найдя благодарных собеседников, он был вынужден прервать экзерсисы, отложив продолжение занятия на неопределенный срок для предстоящего перерыва, во время которого его сожаления были высказаны им в самой недвусмысленной форме, и слова, которые он нашел, были пропитаны досадой и горечью, на что Арон смог ответить лишь жестом бессилья и предложением, пока суть да дело, отправиться в область плотных камышей, где располагалась группа, относящаяся к другой школе мышления, а именно к герменевтикам-традиционалистам, и нам с Томом ничего не оставалось делать, как дать согласие, так как возвращение членов общества эсхатологов-гедонистов не следовало ожидать в обозримом будущем, а Тома не привлекала перспектива бездеятельного ожидания, и, получив согласие, Арон первым двинулся в нужном направлении, решив скоротать дорогу рассказами о том, кто такие герменевтики-традиционалисты, тем самым давая возможность Тому подготовиться заранее к тому, что следовало ожидать от встречи с новыми неизвестными собеседниками, с чем Арон справлялся безупречно, снабжая множеством фактов и подробностей, и для начала он счел нужным от души посмеяться над моим неожиданным