Судоходство в пролет. Алексей Смирнов

что ни на есть девятом этаже, тогда как дома привык обитать на втором.

      И мне, конечно, несколько не с руки наблюдать за явлениями с поднебесного балкона. Благодаря которому даже окурки мои уподобляются падающим звездам и побуждают загадывать разнообразные желания: например, чтобы они не попали кому-нибудь в глаз или, наоборот, попали за шиворот.

      Кроме того, конечно, затягивает бездна.

      Когда-то я читал сомнительную статью о юношеских стихах Карла Маркса, которому хотелось устремиться в бездну или куда-то еще – короче, вниз, в заведомо нехорошее место, и увлечь за собой всех окружающих.

      Так вот на балконе я понемногу начинаю постигать этот Капитал.

      Ну, не настолько, чтобы хотеть увлечь кого-нибудь за собой. Я вообще по натуре одиночка.

      Но тем не менее.

      Дома, в Питере, этого нет. Там сразу видно дно, где и Карл Маркс, и ему подобные кто бродит, а кто лежит.

      Коммерческий дискурс

      Зашел на московский товарно-денежный рынок, он же вещевой-пищевой. В принципе, от питерского мало чем отличается.

      В культурном, современного вида павильоне прислушивался к дискурсу.

      Участвовали: продавщица пятьдесят последнего размера, охранник с мобилой, некто Леша и прочие персонажи. Все одновременно и как бы в режиме диалога:

      – Э-эх! Спать хочу! Холодно в городе! Любви хочется, детектива!

      – Блядь, загадили нам все, козлы…

      – Домой!

      – Слушай, беги уже за шаурмой, мне холодно.

      – Что-то у тебя нет ничего святого, Леша!

      – А чего?

      Джулия Робертс

      Иногда со сторонней подачи смотришь фильмы, которых сам никогда бы не посмотрел. Нет, все замечательно, никаких претензий, ни к кому – просто существуют явления (книги, фильмы, люди), которых не должно быть. Звезды легли, и карты легли, и я осведомился в существовании на свете фильма «Близость» и его героев, которые тоже все легли, попеременно, друг с дружкой, в режиме копуляции жгутиковых организмов.

      Там было высокое креативное начало со сладкой, по утверждению Джулии Робертс, спермой, которое (начало) мне в итоге захотелось навсегда где-нибудь запереть в креативной студии и не выпускать, пока не наступит смертельно опасный спермотоксикоз.

      Там было животное начало в лице ебливого доктора (я лично оскорбился за всех докторов), которого переводчик то и дело называл то травматологом, то дерматологом, и было вообще непонятно, когда он работает и как. Создалось впечатление, что он купил свой диплом в переходе метро вместе с больничным листом, под покровом которого и шляется по шалманам.

      Этот доктор хотел знать про Джулию Робертс все – где она кончила, с кем, на каком лежаке, в какой позе, сколько раз и какова на вкус сперма творческого начала, о чем и было исправно, через запятую ему доложено послушной Джулией Робертс, в режиме раскаяния и сострадания, от чего звериное докторское начало осатанело и впало в прострацию.

      Вообще, партнеры в этом кино менялись местами с удивительной скоростью. Вот они вместе, но вот