Мелкий бес. Федор Сологуб

пожимался плечами, как от холода, и подымал, по своей привычке, одно плечо выше другого.

      – Что же, только год начался, – сказал он, – я еще успею.

      – С самого начала надо учиться, – тоном старшей, но слегка от этого краснея, сказала Марта.

      – Да и шалит, – жаловался Передонов, – вчера так развозились, точно уличные мальчишки. Да и груб, мне дерзость сказал в четверг.

      Владя вдруг вспыхнул и заговорил горячо, но не переставая улыбаться:

      – Никакой дерзости, а я только правду сказал, что вы в других тетрадках ошибок по пяти прозевали, а у меня все подчеркнули и поставили два, а у меня лучше было написано, чем у тех, кому вы три поставили.

      – И еще вы мне дерзость сказали, – настаивал Передонов.

      – Никакой дерзости, а я только сказал, что инспектору скажу, – запальчиво говорил Владя, – что же мне зря двойку…

      – Владя, не забывайся, – сердито сказала Вершина, – чем бы извиниться, а ты опять повторяешь.

      Владя вдруг вспомнил, что Передонова нельзя раздражать, что он может стать Марте женихом. Он сильнее покраснел, в смущении передернул пояс на своей блузе и робко сказал:

      – Извините. Я только хотел попросить, чтобы вы поправили.

      – Молчи, молчи, пожалуйста, – прервала его Вершина, – терпеть не могу таких рассуждений, терпеть не могу, – повторила она и еле заметно дрогнула всем своим сухоньким телом. – Тебе делают замечание, ты молчи.

      И Вершина высыпала на Владю немало укоризненных слов, дымя папироскою и криво улыбаясь, как она всегда улыбалась, о чем бы ни шла речь.

      – Надо будет отцу сказать, чтобы наказал тебя, – кончила она.

      – Высечь надо, – решил Передонов и сердито посмотрел на обидевшего его Владю.

      – Конечно, – подтвердила Вершина, – высечь надо.

      – Высечь надо, – сказала и Марта и покраснела.

      – Вот поеду сегодня к вашему отцу, – сказал Передонов, – и скажу, чтобы вас при мне высекли, да хорошенько.

      Владя молчал, смотрел на своих мучителей, поеживался плечами и улыбался сквозь слезы. Отец у него крут. Владя старался утешить себя, думая, что это – только угрозы. Неужели, думал он, в самом деле захотят испортить ему праздник? Ведь праздник – день особенный, отмеченный и радостный, и все праздничное совсем несоизмеримо со всем школьным, будничным.

      А Передонову нравилось, когда мальчики плакали, – особенно, если это он так сделал, что они плачут и винятся. Владино смущение и сдержанные слезы на его глазах, и робкая, виноватая его улыбка – все это радовало Передонова. Он решил ехать с Мартою и Владею.

      – Ну, хорошо, я поеду с вами, – сказал он Марте.

      Марта обрадовалась, но как-то испуганно. Конечно, она хотела, чтобы Передонов ехал с ними, – или, вернее, Вершина хотела этого за нее и приворожила ей своими быстрыми наговорами это желание. Но теперь, когда Передонов сказал, что едет, Марте стало неловко за Владю, – жалко его.

      Жутко стало и Владе. Неужели это для него Передонов едет? Ему захотелось умилостивить Передонова. Он сказал:

      – Если