Кирза. Вадим Чекунов

сидит начмед – майор Рычко.

      – А-а! Полу-однофамилец пожаловал! – приветствует он всегда нашего Рыцка. – Давай, заводи болезных! Сейчас я их оптом лечить буду!

      Больных майор Рычко, как и положено военврачу, ненавидит. Даже с температурой под сорок – а со мной случилось именно это, майор поначалу пытался выпереть в роту с таблеткой аспирина. Долго и придирчиво осматривал меня водянистыми глазами. Бледные губы его при этом беззвучно шевелились.

      Ходят слухи, что майор дважды переболел белой горячкой.

      В анналы истории части Рычко вошел после истории со стоматологическим креслом.

      Какая-то проверочная комиссия обнаружила, его, кресла, отсутствие. Доложили командиру.

      Тот вызвал начмеда.

      Через полчаса обиженный майор, покидая штаб, пожаловался дежурному по части:

      – Батя говорит, будто я пропил стоматологическое кресло. А ведь это не так.

      Майор горестно вздохнул. Укоризненно покачал головой:

      – Это совсем не так. Я просто обменял его на дополнительный спирт. Вот и все.

      Заглаживая вину, Рычко повадился зазывать к себе вечерком в кабинет Батю – командира полка полковника Павлова, красивого, породистого мужика с грустными глазами сенбернара.

      Павлов, как это часто бывает с людьми порядочными и хорошими, сгорел от спирта за несколько лет.

      А майор Рычко до сих пор жив.

      Подполковник запаса.

      Сука.

      В санчасти же я и Мишаня Гончаров – у того случилось расстройство желудка – проходим лечение трудотерапией.

      Из длинного списка правил, висящих в коридоре санчасти, мне запомнилось лишь одно: "Привлекать больных к труду, как к процессу, ускоряющему выздоровление".

      Нас и привлекают.

      Мы дернуем тропинки.

      Где-то на задворках казарм вырубаем лопатами огромные пласты дерна, грузим их на старую рваную плащ-палатку и волоком, обливаясь потом на страшной жаре, тащим к протоптанным в неположенных местах тропинкам. Укрываем эти тропинки дерном, придавая земле первозданно-девственный вид.

      Мишаня, как обычно, матерится и поносит всех и вся. Я же смиренно думаю о смерти, которая должна была наступить не позже обеда.

      Благодаря трудотерапии Мишаня действительно выздоровел к вечеру.

      К обеду следующего дня попросился на выписку и я.

      Вечерняя поверка.

      Сержант Рыцк тычет ручкой в журнал.

      – Ты и ты! Завтра дневальные.

      – Есть!

      – Дежурный по роте – младший сержант Гашимов.

      – Иест.

      Мой первый наряд. Тумбочка.

      И вот я на ней стою. Не на ней, конечно, а рядом. На тумбочке телефон. За моей спиной стенд с инструкциями. Над головой тарелка часов.

      Ночь.

      Гашимов спит на заправленной койке. Раз в полчаса он просыпается и проходит по взлетке туда-сюда. Каждый раз я поражаюсь кривизне его ног. Гашимов подмигивает и снова отправляется спать.

      Через час мне будить Цаплина. Ему повезло – спит с двух