Память – это ты. Альберт Бертран Бас

прощение”[8].

      Гром аплодисментов донесся из Городского совета Барселоны, где произносилась эта речь; радиоприемник, казалось, взорвется. Собравшиеся в магазине растерянно переглядывались.

      – Сострадание и прощение? – произнес крепкий мужчина, явно разочарованный услышанным.

      – И еще мир, – подчеркнул сеньор Кастело. – Разве не этого мы хотим?

      – Хотеть-то хотим, но… какой ценой?

      – Любой! – вмешался кто-то.

      – Дерьмо какое-то, – мрачно подытожил первый и вышел.

      Люди стали расходиться. Пряча радио под прилавок, сеньор Кастело озабоченно посмотрел на меня:

      – А тебе чего?

      – Ничего, сеньор… Я только…

      – Может, пойдешь споешь на улице?

      – Я… я думал, вам не нравятся мои песни…

      – Еще меньше мне нравится, когда ты торчишь здесь.

      – Хорошо, сеньор.

      Я уже повернулся к выходу, когда он вдруг спросил:

      – А ты что думаешь про речь Асаньи?

      – Я… я не знаю.

      Сеньор Кастело никогда со мной не разговаривал. Только смотрел издали, хмуро опустив одну бровь.

      – У тебя нет идеалов?

      – Идеалов?

      – Во что ты веришь. – Сеньор Кастело был из тех уникумов, что могут болтать ни о чем с очень сердитым видом.

      – Ах да. Конечно, есть.

      – Вот и отлично. Какие бы они ни были, не вздумай идти на эту войну, о которой все говорят. Ясно?

      – Д-да, сеньор, конечно.

      – Хорошо. Потому что кончится это тем, что будешь в Эбро[9] рыб кормить.

      – В Эбро?

      Я так растерялся, что сеньор Кастело вышел из-за прилавка:

      – Послушай, парень… Хочешь, борись за свои идеалы, но не надо за них умирать, ясно? В смерти нет никакого смысла, для жизни она совершенно бесполезна.

      После этого он легонько, но решительно подтолкнул меня к выходу. Я стоял на улице, осмысляя произошедшее. И вот к чему пришел: во-первых, сеньор Кастело беспокоится обо мне больше, чем можно было подумать; во-вторых и чуть ли не в-главных, он слушает мои песни. Однако он так и не улыбнулся.

      Из-за выступления Асаньи многие занервничали. Особенно те, кто не жаждал ни мира, ни сострадания, ни прощения. Ситуация усугубилась, как будто для того, чтобы настала благословенная тишь, сначала должна была пронестись буря.

      Республиканские лидеры злились, их стали раздражать умеренные настроения. Власть ускользала у них из рук, и на каждом шагу им стали мерещиться предатели. Если раньше власти называли дикарями и анархистами, теперь ее представителей стали звать убийцами. Всего через два дня мне предстояло убедиться в этом самому.

      Было пасмурное утро. Черный автомобиль резко затормозил у магазинчика сеньора Кастело. Визг тормозов испортил мне кульминацию песни. Из автомобиля вылезли четверо вооруженных мужчин бандитского вида и вошли в лавку. Прохожие опустили глаза и ускорили шаг.

      Сеньора Кастело вытолкали на улицу под крики

8

Конец знаменитой речи, произнесенной Мануэлем Асаньей Диасом, президентом Второй испанской республики в годы Гражданской войны в Испании, 18 июля 1938 г. в Барселоне и призывающей всех испанцев к примирению.

9

Эбро – река на северо-востоке Испании. В ходе Гражданской войны летом и осенью 1938 г. на Эбро шли упорные бои.