Память – это ты. Альберт Бертран Бас

бутылку. Тип в очках зубами вытащил пробку, стиснул мне пальцами челюсть, отчего рот у меня открылся, и влил жидкость, как в воронку. Я закашлялся, отплевываясь, как если бы заглотил целый океан. Целый океан пылающего и горького огня.

      – Хорошо. Пришел в себя, кажется.

      Так и было. Холодный пот мгновенно высох, теперь меня жгло жаром.

      – Что… что случилось?

      – Не помнишь?

      – Меня убили…

      – Да, можно и так сказать, – кивнул тип в очках.

      – Я умер?

      – Нет. Это шутка, малыш. Жуткая до чёрта, но, в конце концов, всего лишь шутка.

      – Шутка? – В голове по-прежнему был хаос, и я почему-то знал, что мне нужно говорить, говорить, иначе я никогда не выберусь из той дыры, в какую провалился.

      – Сначала ставят к стенке, потом стреляют в воздух, а кто-нибудь бросает тебе в спину камень, как будто это пуля.

      – В меня не выстрелили?

      – Строго говоря, нет.

      – А донья Пепита?

      – Упала в обморок. Бывает.

      – А сеньор Кастело?

      – Еще не оправился от потрясения.

      – Господи… Я думал, нас убьют.

      Мой собеседник развел руками:

      – Все так думали. Может, у них оказалась кишка тонка. А может, хотели поразвлечься… В любом случае главное, что ты жив.

      Какая-то девочка протискивалась сквозь толпу с моей гитарой и кепкой.

      – Амайя, я же велел идти домой, – строго сказал ей мужчина в очках.

      – Но я увидела гитару, папа, и…

      Девочка ласково взглянула на меня и протянула гитару, кепку и три монетки.

      – Спасибо, – сказал я, заново обретая себя.

      – Мы всегда тебя слушаем с балкона. Я попросила у папы гитару на день рождения. В следующем месяце мне будет одиннадцать.

      – Амайя, детка, иди домой к маме.

      Я встал на ноги, голова слегка кружилась. Постепенно восстановилось равновесие. Донья Пепита по-прежнему лежала на полу, а сеньор Кастело сидел на стуле с отсутствующим, потерянным видом. Окружающие наседали на него с расспросами, пытаясь вернуть назад, но найти дорогу было непросто. Я уже в этом убедился. Возвращение зависело от решения, принять которое следовало за доли секунды. Готов ли ты к тому, что возвращение причинит боль, или предпочтешь забыться и потеряться навсегда. Я нашел обратный путь, понимая, что у меня осталось всего четыре жизни. В свои шестнадцать лет я уже истратил три. Я никогда не был силен в математике, но этого и не требовалось, чтобы заметить: такая статистика не сулит мне ничего хорошего.

      После “расстрела” я старался реже появляться в том районе. Люди начали узнавать меня на улице, а мне комфортнее было в неизвестности. Дела шли лучше, когда я жил подобно призраку, так что я почти всегда избегал разговоров и вежливо отказывал, если просили сыграть что-нибудь на заказ. И все равно люди были добры ко мне, иногда угощали съестным или отдавали что-нибудь из одежды своих сыновей, ушедших на войну.

      Сеньор Кастело оправился после истории с бандитами, но донья Пепита изменилась навсегда. Что-то погасло в