Кола. Борис Поляков

ушла в сумерки, смолкла песня. Все молчали.

      – Эх, мандолину бы, – вздохнул Смольков, – душа наружу просится… – Глаза, обычно заискивающие, преобразились, взгляд стал незнакомым.

      – Гляжу я на тебя и не пойму, что ты за человек, – сказал хозяин.

      – Это про меня?

      И даже теперь, в сумерках, Андрей будто увидел ясно, что глаза Смолькова опять по-собачьи ласковы стали.

      – Ох, и скрытен ты! Не поймешь, где у тебя что. Андрей хоть и молчит, а весь на виду…

      Было в словах хозяина такое, что Андрей почувствовал еще в тюрьме, когда впервые Смолькова встретил. Схваченный под Архангельском, Андрей молчал упрямо и обреченно. После допросов лежал избитый в камере. А Смольков услужливый и воды подавал, и горбушкой делился, и утешить умел.

      Как-то ночью лежали они на соломе, шептались. И Смольков рассказал о себе, о планах своих, о том, что ему верный попутчик нужен. И взял с Андрея слово, клятву такую страшную, что вспомнишь только – и днем жутко делается. Но Андрей не кается: научил Смольков, что на допросах говорить. И сбылось – вместе выкрутились они, а теперь на пути к цели. Скоро и Кола будет, а там, говорят, Норвегия не за горами.

      И прав и не прав хозяин. Смольков добрый и верный. Только слабый он, пытаный. И, помня уговор держаться купно, сказал:

      – Вы обхаживаете меня, как девку на выданье.

      Кузьма Платоныч развел руками:

      – Да вот и сам не пойму, люб ты мне. – И усмехнулся. – Надежный ты. С таким хоть в лавке торговать, хоть с бабами спать – не осрамишься.

      Матросы засмеялись.

      – А что, Андрей, – продолжал хозяин, – пойдешь на судно ко мне? Я из тебя ох какого приказчика сделаю!

      – То не моя воля. Да и пошто зовешь? Может, я убивец какой?

      Хозяин рассмеялся, сел на пакле, разглядывая Андрея.

      – Ты? Убивец? Да я, если хочешь, всю жизнь твою, никого не спрашивая, скажу.

      – А ну-ко, ну-ко, Платоныч, позабавь душу, – смеялись матросы, – и к кольскому ведуну ходить не надо…

      Андрей молчал. Не нравилось ему это.

      – Ты ведь из солдат? Беглый? – с нажимом спросил хозяин, и в наступившей тишине Андрею сделалось одиноко.

      – Из солдат…

      – Тебя поймали, судили, а теперь сослали в Колу. Верно?

      – Верно…

      Андрей испугался, что выведает сейчас хозяин самое главное, и решил больше не отвечать.

      С моря послышался зычный, протяжный голос:

      – О-го-го-го!!! Крещеные!

      Хозяин встрепенулся.

      – Никак гости к нам? Афонька, зажги-ко фонари да в казенке ставь самовар. – Он поднялся, пошел к борту. Вглядываясь в темноту, громко окликнул: – Эй, кто тут?

      С моря доносились мерные всплески весел. Покрывая их, из темноты уже близко спросили:

      – Никак Кузьма Платоныч будет?

      – Он, он самый! – Хозяин обрадованно помахал фонарем, будто головой закивал. – Вот дал господь свидеться. Афонька, стервец, давай еще фонари, гостей принимать будем.

      Смольков, крестя рот, деланно зевнул:

      – Спать, что ли, пора?

      – Пора, – согласился Андрей. Он был доволен. Хозяину теперь не до них.

      Пошли