Театр китового уса. Джоанна Куинн

не верил, что умрет.

      – Герои никогда не верят.

      – Теперь моя мать живет над магазином на Рю-де-Розье. Шьет на дому. Она надеется, что богатый человек возьмет ее в жены и наша семья вернет былую славу. Но она стара и некрасива.

      Кристабель и Ов не отводят глаз от мадемуазель Обер. Они ни разу не слышали, чтобы она так много говорила. Прежде они видели в ней только твердую преграду в не льстящем ей черном платье, а не человека, и уж точно не человека с историей. Как любопытно узнать о людях, живущих в красивых парижских домах, и старых матерях, шьющих на дому, ведь о Франции они знают только, что там солдаты Империи храбро отдали свои жизни в Великой войне и куда Розалинда и Уиллоуби направляются, чтобы сбежать от детей, – а ничто из этого даже не намекает на существование коренных жителей, которые занимаются чем-то интересным.

      – Время идет медленно для тех, кто ждет возвращения прошлого, – говорит мужчина и протягивает руку. – Я Тарас Григорьевич Ковальский. Для меня честь познакомиться с вами.

      Мадемуазель Обер, чьи зрачки сузились до оценивающих точек, задумчиво оглаживает родинку над верхней губой, после чего протягивает руку Тарасу Григорьевичу Ковальскому – и не кажется удивленной, когда он склоняется, чтобы поцеловать ее.

      – Я мадемуазель Обер, – объявляет она над его склоненной головой, – Эрнестина Обер.

      Одна из блондинок, заметив широко распахнутые глаза Ов, громко сообщает в сторону:

      – Все в итоге рассказывают Тарасу историю своей жизни, милочка. Обычно перед тем, как согласиться снять для него одежду. Он ловкий зверь, вот увидишь.

      Мадемуазель Обер прожигает женщину взглядом, а затем хватает Ов за руку и пускается в обратный путь по пляжу, бросая за спину:

      – Au revoir, Monsieur Kovalsky[14].

      Месье Ковальски, бог Посейдон, рисовальщик портретов, ловкий зверь, машет вслед мадемуазель Обер и Ов, поворачивается, чтобы ласково улыбнуться Кристабель, и эта улыбка кажется абсолютно естественной, будто продолжением череды предыдущих улыбок. Он наклоняется к ней и кивает на кита:

      – Я пришел за этим созданием. Я хочу нарисовать его. Ты говоришь, что он твой. – Глаза у него черные и сияющие.

      – Я его нашла, месье, – говорит Кристабель.

      – И заявила о своих правах.

      – Именно.

      – Могу я просить разрешения нарисовать его портрет?

      Она задумывается на мгновенье, затем говорит:

      – Ну ладно. Oui. Я даю свое разрешенье. Но заставьте этих детей слезть с него. Они должны относиться к нему с уважением.

      – Будет сделано. – Он складывает ладони вместе. – Merci[15].

      – De rien[16], – говорит Кристабель. – Надеюсь, портрет выйдет великолепным.

      Месье Ковальски отворачивается, говоря:

      – Надеюсь, наши пути пересекутся вновь, хранительница кита.

      Кристабель бежит за Ов и мадемуазель Обер. Она оборачивается только однажды, чтобы мельком увидеть, как месье Ковальски, запрокинув голову, пьет из бутылки шампанского, а две женщины стаскивают друг с друга рубашки. Затем месье Ковальски ревет на диких детей, и они исчезают с кита, будто сметенные

14

До свидания, месье Ковальски (фр.).

15

Благодарю (фр.).

16

Не за что (фр.).