Штормило! Море волнующих историй. Елена Чиркова

пучок на затылке.

      Под левым глазом чуть подтёкшая, растворённая попавшей в глаз снежинкой дешёвая чёрная тушь.

      – Мари-и-и на… – произнёс моё имя с очень длинным «и» вошедший в квартиру Вовка.

      И это долгое «и» сделало звучание имени особенным.

      Я вздрогнула от этой неожиданно блеснувшей своей мысли о том, что особенными делают наши имена люди любящие.

      – Здравствуй, Володя, – улыбнулась я.

      – С Владом уже познакомилась?

      – Конечно.

      – А почему здесь стоишь? К ёлке идём! К ёлке!

                                          * * *

      – Вот так ёлка! – искренне удивилась я. – Никогда такую не видела.

      – Мы её из картонной коробки сделали, – сидя на ковре перед горой рассыпанного лего, важно сказал Влад, – жалко живую губить.

      – Конечно жалко!.. А ваша ёлка просто чудо.

      Я подошла поближе, чтобы рассмотреть кособокое картонное творение, неряшливо выкрашенное в буро-зелёный цвет и уляпанное сверху бумажными снежинками, вырезанными из тетрадных страничек в клеточку.

      Я представила себе, как Вовка, набегавшись с фотоаппаратом по редакционным делам, садится вечером на диван рядом с больным сыном, в одиночестве прождавшим его весь день, берёт ножницы, бумагу и чикает, чикает, чикает…

      Сердце моё наполнилось мучительной, но сладкой болью. Коллега открылся с другой стороны. Володино отцовство меня умиляло.

      – А я долго думал, чем тебя удивить, – вышел из кухни Вовка, – решил, что яблочный штрудель со щепоточкой корицы, с капелькой мёда в новогоднюю ночь самое то.

      – И с ванилью! – поднял вверх указательный палец Влад.

      И мы втроём рассмеялись.

                                          * * *

      О чём-то громко срежиссированным весельем базлал телевизор.

      Мы сидели втроём за столом, хохоча ни о чём, ели утку, приготовленную по-китайски.

      Утку предлагалось кушать с рисовыми блинчиками, завернув туда брусочки свежего огурца и стебельки порея.

      Ели креветки, поданные Вовкой с чесночным соусом; аккуратно пробовали очень острую баклажанную закуску.

      Владик, поклевав, как птичка, выпорхнул из-за стола и, усевшись на ковёр по-турецки, зашуршал, забряцал детальками лего. Да так у кучи и остался, потеряв интерес к отцу и ко мне, им не званой гостье.

      Мы с Вовкой дули шампанское и без злорадства сплетничали о своих журналистских собратьях, вспоминая смешные случаи и переделки, в которые все мы время от времени попадали.

      Потом Вовка подарил мне шерстяные носки, которые я сразу надела.

      А ещё кучу снимков.

      Вовка запечатлел меня за работой то склонившейся над рабочим столом, то с диктофоном в руке, то сидящую на планёрке.

      Это были живые фото.

      Сделанные исподволь.

      Других таких у меня не было никогда.

      И уже не будет.

                                          * * *

      Я подарила Вовке тёплый шарф, зная его привычку