Штормило! Море волнующих историй. Елена Чиркова

        * * *

      Я пришла в поликлинику.

      На медицинский осмотр. Как велела мне Филина.

      – Сегодня сто двадцать сисек прощупала, – скорее в пространство, нежели мне, сказала врач, невысокая крепкая женщина с причёской, напоминающей перья разбуженной совы. Коротко стриженные, бурые с подпалинами волосы ниспадали на стёкла огромных очков. Оттого врач уж вовсе смахивала на ночную лесную птицу.

      – Много, – представив сто двадцать сисек, вслух подумала я. И задрала вверх блузку.

      – Много, – вздохнула врач и без энтузиазма принялась пальпировать и моё тело.

      – А где столько сисек взяли? – заела меня случайно оброненная фраза.

      – Так медосмотр в Сосновом бору.

      Сосновый бор – это место, где в нашем городе находился интернат для женщин с нарушениями психики.

      В народе их называли дурочками.

      – А что?.. – застёгивая блузку, спросила я. – У дурочек сиськи красивые?

      Женщина вздрогнула. Как будто бы ждала, что я спрошу её об этом.

      – Сегодня видела такую, – врач, тревожно упёрлась взглядом в пространство. Как будто снова увидела ту самую дурочку. – Молодая. Высокая. Бледная, как луна… А волосы рыжие, почти красные, по плечам раскиданы! Стоит, молчит… Глядишь на неё, и страшно становится… Как думаешь, красота бывает страшной? – вопросительно впёрла в меня глаза впечатлённая докторша.

      – Бывает, – уверенно рубанула я, поддавшись её состоянию. – Ещё как бывает!

                                          * * *

      Мы с Володькой пришли на выставку.

      Внутри галереи слишком ярко, даже тревожно ярко освещённой большими круглыми люстрами, с вытянутыми бутонами электрических ламп, имитирующих свечи, волнующе пахло обрывками парфюмерных ароматов и живых цветов.

      У раздевалки губастый мужик в лохматой шапке, в пальто со столь же лохматым воротником, похожий на медведя, расцарапывал свёрток из плотной суровой бумаги.

      Губы у посетителя выставки шевелились. Маленькие глазки под лохмами шапки двигались. «Медведь» священнодействовал. Как будто раздвигал малинник, предвкушая увидеть внутри куста яркие сочные ягоды.

      Наконец, из-под грубой серой брони явились на свет хрупкие белые лилии.

      Мужик взволнованно облизнулся.

      А я начала стаскивать с себя пуховик.

      «Давай помогу», – предложил Володька, содрал с меня одежду и сдал её в галерейный гардероб молодящейся старушке со сгустками оранжевой помады в морщинистых губах.

                                          * * *

      В самом дальнем углу галереи скромно жалась тётенька.

      Она была сильно не похожая на снующую туда-сюда богему с пузырящимся сквозь бокальное стекло шампанским в дорого окольцованных руках.

      Тётечка эта не была похожа на художницу.

      Её бардовая старомодная кофта с карманами, седеющие волосы, собранные в жидкую кичку на затылке, нерешительность – всё указывало на то, что женщина чувствует себя чужой на этом празднике жизни.

      – Извините, кто автор этих картин? –