Шекспир мне друг, но истина дороже. Чудны дела твои, Господи!. Татьяна Устинова

жизнь проработали в школе, мама учителем литературы, папа завучем, и никогда не позволяли себе вмешиваться в Лялины дела или критиковать ее… Они умерли, как жили, очень спокойно, интеллигентно и необременительно для Ляли. Она переехала со своими книгами и бумагами за отцовский письменный стол и поняла, что ее жизнь определена – окончательно, от этого самого письменного стола и до места на кладбище рядом с родителями, под их же березкой. Ничего не изменится. Собственной дочери у нее никогда не будет – откуда же ей взяться! – и перемен никаких ждать не стоит, не будет перемен. Она живет только благодаря родителям – их дому, их саду, их заботе. Они вырастили и выучили ее, вот она и живет. Сама по себе Ольга Михайловна Вершинина никому не нужна.

      Потом появился Роман, и все перевернулось. Ляля читала про Гарун аль-Рашида. У того был плащ – сверху изношенный и потертый плащ нищего, с изнанки он сверкал россыпью драгоценных камней!.. Иногда аль-Рашид переворачивал плащ на другую сторону, и для тех, кто мог это увидеть, мир менялся раз и навсегда. Лялин мир изменился. Он стал цветным, легким, праздничным, даже когда никакого праздника не было! И опять Ляля уверилась, что это навсегда. Возврата к прежнему, серому, потертому существованию не будет.

      …И вот она сидит на родительском диване в своем старом доме и думает только о том, что умереть сейчас не получится. Нужно как-то дожить до «своего срока», а когда он придет, этот срок, и избавит ее от необходимости жить – неизвестно.

      Надо встать и запереть дверь. Иначе сосед Атаманов опять явится со своими дровами или навозом.

      Ляля тяжело поднялась, нашарила тапки и зашаркала в коридорчик. Сейчас она погасит свет, ляжет и натянет на голову плед.

      Дверь распахнулась ей в лицо, она даже отшатнулась.

      – Привет, – сказал Роман сердито. – Слушай, я этого твоего соседа когда-нибудь убью! Можно войти?

      Ляля посторонилась и взялась рукой за притолоку.

      – Что он лезет? – продолжал Роман, снимая куртку. – Чего ему надо-то? Он что, родственник твой?! Какие-то лекции начал мне читать, еще не хватает!

      Он зашел в комнату и огляделся.

      – А что, ужина нет? Ты знаешь, я хотел из этого зверинца уйти сегодня же! Лука не отпустил. В ногах у меня валялся! На вас, говорит, весь репертуар держится, кого я сейчас введу?! И московский режиссер тоже подключился, уговаривал. Черт с ними, – Роман махнул рукой. – Останусь до Нового года!

      «Дыши, – приказала себе Ляля, – дыши ртом!»

      – Что ты молчишь?

      – Ты окончательно решил уходить? – прошелестела она пересохшим ртом. – Может, еще подумаешь?

      – Да что там думать! Мне в Москву нужно, мне работать надо! Я хочу понять, чего я стою, а как?! С вами, что ли, я это пойму?!

      Он уселся верхом на стул и посмотрел на Лялю.

      – Хоть бы умылась, мать, – сказал он ей укоризненно. – На кого ты похожа?

      – Ты правда хочешь есть?

      – Ну конечно, хочу! Я целый