Огненный поток. Амитав Гош

берега я увидел иноземный анклав, водное пространство перед которым было запружено судами всевозможных форм и размеров: над лодками лавочников и извозчиков высились торговые джонки из Шаньтоу, туда-сюда шныряли обтекаемые кораклы (вот в таком я ежедневно пересекаю реку, оплачивая проезд мелкой монеткой).

      О чем еще мечтать – выйди на веранду и любуйся нескончаемой суетой!

      Когда на город опускается вечер, река озаряется огнями. Сияя фонарями, мимо моей веранды проплывают знаменитые “цветочные лодки”, оставляя искристый след из мелодий и смеха. На некоторых лодках павильоны без боковых стенок, и ты видишь женщин, услаждающих клиентов музыкой и пением. Наблюдая за ними, я понял смысл фразы “В Кантон юноши приезжают себе на погибель”.

      Расположение моего жилища просто превосходно: лодка причалена к острову Хонам, где несравнимо тише, нежели на густо застроенном северном берегу с раскинувшимся на нем Гуанчжоу. Контраст поразительный: там невиданная теснота и скученность зданий, а здесь леса да поля, деревушки, монастыри и большие поместья. Вокруг тишина и покой, но до печатни Комптона добраться легко.

      Сама лодка-дом – неизменный источник развлечений. Порой ко мне заглядывают сыновья Аша-диди, и разговор наш частенько идет о Калькутте. Когда семья вернулась в Китай, они были совсем маленькие, но все же сохранили кое-какие воспоминания о городе. Интересно, что все знают хоть несколько слов на бенгали и хиндустани и любят пан-масалу. Малыши, внуки Бабурао и Аша-диди, тоже расспрашивают о Калькутте и Бенгалии. Крепость их связи с Индией удивительна, и причина, я думаю, в том, что прадед и прабабка малышей похоронены на китайском кладбище на берегу Хугли. Наверное, так и возникают узы, хотя это трудно понять человеку вроде меня, прах предков которого всегда развеивали над Гангом.

      Старшая дочь, которую все зовут А-Маа, дольше других детей Аша-диди прожила в Калькутте. Она года на два старше меня и никогда не была замужем. Очень худа и не по возрасту морщиниста. Подобно всем айбуро, незамужним тетушкам, она присматривает за детьми и берет на себя хлопоты по ведению хозяйства. Ни секунды не сидит на месте, однако всегда окутана этакой легкой грустью. Из всего семейства она одна как будто была недовольна моим появлением. Со мной не разговаривает и даже не смотрит на меня, но прячет лицо, как поступают бенгальские женщины при чужом человеке. Мне это кажется странным, поскольку представительницы здешней лодочной общины не соблюдают пурду, не бинтуют ноги и не придерживаются ограничений, распространенных среди китаянок. И потом, А-Маа не выказывает стыдливости перед другими посторонними.

      У меня такое ощущение, что моя персона разбередила в ней какую-то старую рану. Однако ей не удается, по примеру вековух, видеть во мне пустое место. Иногда принесет и молча сунет какое-нибудь блюдо с кухни Аша-диди. Я догадывался, что чем-то ее растревожил, но только не понимал чем.

      И вот два дня назад она сбивчиво заговорила со мной