Прощай, Олимп!. Максим Светлорусов

глядя на него Громов. – Как пасквили на попов по курилкам читать – так герой, а как до драки – так в кусты. Слишком непосильная ноша, говоришь, для тебя, маленького человека? Ну, ничего, ты у меня поработаешь на благо науки!»

      Виктор Иванович, глядя в стол, взял самый суровый тон:

      – Не разбив яйца, яичницы не сделать!

      Он оторвал взгляд от стола. Тяжелый взгляд, полный свинца, как орудийный снаряд, что провоцирует сход лавины в горах. Их глаза встретились. В наэлектризованном воздухе повис неслышный грохот выстрела. Лавина мурашек сошла по спине Дрынова, взгляд которого мгновенно сменился с умоляющего на заискивающий. Стало ясно, что тот сломлен и хочет только одного: чтобы спроса с него было как можно меньше, и он, конечно, сделает все, что требуется.

      – Идите, Александр Павлович, принимайтесь за работу! И, да, не нужно об этом в курилке рассказывать.

      Заведующий лабораторией понимающе кивнул и вышел из кабинета, неслышно притворив за собой дверь. В коридоре, двигаясь больше машинально, он разминулся с двумя сотрудниками, продолжая сжимать в руках книгу.

      Еще несколько дней эту историю, историю «порки Дрынова», посмеиваясь, не спеша потягивали вместе с дымком в курилке:

      – Из двери кабинета появилось лицо Дрынова, на нем не было лица.

      – Аха-ха-ха! Ага, с сатирой нужно теперь осторожнее…

      В общем, зав. лабораторией опять находился в гуще событий и, окруженный вниманием, отшучиваясь, переводил разговоры на другие темы, хотя самому ему было не до смеха.

      Глава вторая. Страсти по человеку

      Погода в Городе явно портилась и портилась основательно: свинцовые тучи уже плотно теснили друг друга и шли низко, почти цепляя темными животами верхушки антенн. Они, полные меланхолии и дождя, готовы были в любую минуту разрыдаться над крышами и тротуарами, аллеями и машинами, над головами беспечных прохожих, забывших по наивности зонты, поддавшихся обаянию солнечного утра и решивших, что солнце – это неотъемлемая данность их мира. Вообще людям свойственно привыкать к хорошему и считать, что существующий порядок вещей незыблем, что свет, газ и вода были всегда и пребудут с нами вечно. Но те, кто постарше, рассказывают порой небылицы про далекие времена, когда топили печи, а по телефону только звонили, да и то зачастую слышали вместо ответа только гудки, ведь носить аппараты с собой было еще не принято, да и невозможно. А почему? – А вот такое было время: не забалуешь! Однако кто теперь поверит в эти россказни?

      Чего же мы хотим от людей, если их память, к несчастью, так коротка. Или к счастью? Нет, все-таки, многое, что забывать не следует, мы с легкостью предаем забвению, особенно что-нибудь постыдное или неприятное для нашей души. Но разве в этом суть рода человеческого, чтобы бороться с собственными пороками через изгнание их из памяти? Разве не должен человек, коль скоро он считает себя венцом творения, понести на себе крест признания собственной вины, пороков и личных, и своих предков? Не есть