Чокнутые детки. Ярослав Полуэктов

забыв давний уговор, припасённый на чёрный день последний целковый сегодняшним утром щекотнул Прокла через штаны, и вежливо напросился вспомнить о нём.

      И будто бы, как само собой разумеющееся, уже через минуту означенный дензнак канул в лету.

      А «лета» эта, не имеющая ни рода, ни склонения, ещё более подразумевает неминучесть судьбы, от которой не скрыться, хоть застарайся, ловко схоронила себя в кассовом ящике трактира «Кути».

      2

      Трактир назван так по ласковой форме от имени супружницы хозяина – Якутеринии, в быту Кутьки, и, только добираясь до нежной постельки, становящейся уже милой Кути.

      Юморист (кажется, это был Яр Огорошков – вечный студент-художник из Питера) дописал в вывеске фосфорной краской всего-то навсего два простецких слова: «по пути».

      Так что днём трактир был просто «Кути», а ночью, благодаря Ярику, становился ещё и «Кути по пути». В скверном, насмешливом народце заведеньице зовут незатейливо, но в самую точку: «Прокутилка!»

      «Прокутилка» по простоте душевной её хозяина и в виде исключения порой работает «до самого последнего важного клиента».

      Категорию «самости и важности» вполне демократически определяет Павел Чешович Кюхель. Он – владелец трактира, он же болтун – каких поискать, он официант, разливальщик, повар.

      Он же – коллекционер забытых портмоне, которые, вероятно уже пустыми, а на самом деле кто его знает, выставляются в остеклённой витрине, витрина запирается на ключ и…

      И годами эти важные штучки дожидаются своих владельцев.

      Приходит как-то раз один такой растеряха…

      – О! Никакой мой кошелёк объявился, – восклицает он. И подзывает хозяина.

      Пытается объяснить. Так, мол, и так. Что это, мол, в витрине пылится. Похоже будто на его имущество. А отдать вещь они не соизволят ли теперь, коли не отдали тогда? Лет пять-семь назад. Что он сам постарел за эти пять-семь, он, конечно, подумал. И решил, что его тут забыли. И что придётся бороться теперь за свой кошелёк.

      Ага, забудешь такого ломтя, при деньгах, а сам сухой как баранка, что под буфетом уж второй год как прозябает. Не кормит что ли его бабёха евонная? Морда не в пузо огромная, со шрамом, и свежий фингал под глазом. Кадык гуляет при каждом слове. Забияка, по всему видно. Но пронырливый. Своего не упустит.

      Кутька все лица помнит. А эту морду тем более. Как фотографию актёра-любимчика. Правда, подретушированную временем.

      – Он это, тот самый, с Москвы, – шепчет шефу.

      – А я и сам знаю, что он. А порядок требуется соблюдать, Кутя. Иначе из почёта выйдем… при попустительстве-то таком.

      Странные тут порядки, следует заметить! С элементом, так сказать, бюрократии.

      – Так и было, голубчик, вероятно, – примерно такие слова сказал Кюхель соискателю кошелька. – Мы внутрь не заглядывали, драгоценный мой. Что внутри – не знаем. Если Ваше, то вернём, даже не сумлевайтесь. А порядок он… он требует соблюсти некоторые тонкости, дорогой наш, как там Вас по батюшке и вообще. Напомните-ка нам.

      Претендент напомнил.

      – И