Чокнутые детки. Ярослав Полуэктов

детское учебное заведение. Зол на опаздывающих молокососов красноносый сторож.

      Никто не помогает в ускорении передвижения джорским ученикам, засунутым на кулички.

      «…и нет у Шекспира ни дрожек, ни конки,

      прям, Ъ, как у вас, в перемаранной Джорке…»

      Вильям III–й.

      (4–е Путешествие Шекспира в Сибирь)

      Тем не менее, опоздания и следующее за ним чесание затылка, подглядывание в замочную скважину и доблестное стучание в прикрытую классную дверь учителями народной школы не приветствуются. Лучше и безопаснее вернуться на крыльцо, пересидеть на ступенях весь детский академический час, копаясь в ноздрях и ища в них изумруды.

      Славнее переболтать с дядей Проклом о несправедливости и новостях в человечестве, чем норовить ворваться бандитом на урок и скользнуть в парту, чтобы согреть свою задницу соседской тёплой.

      А вот и звонок. Михейша, пользуясь отсутствием учителя, незаметно пробрался в класс, скинул пальтецо, скользнул в парту и сделал вид, что последние сутки сидел тут, но только в ушанке–невидимке.

      Сосед, вроде бы, и не заметил появления товарища, продолжая доцарапывать на обратной стороне откидной крышки коровьи рога на портрете учительши Зухры – в детстве бывалой троечницы.

      – Что говорили? Какую букву терзаете? – спросил Михейша, засунув соломинку в недавно народившийся «кариес».

      – Всякие, – буркнул сосед, не поворачивая головы.

      Ему обидно, что он, как последний дурак, припёрся в школу чуть ли не с первыми петухами, нажравшимися бессонного порошка. А Михейше будто бы позволено всё – даже опаздывать. Такими товарищи не бывают.

      А Михейша, между прочим, – владелец карманных часов со встроенным звоночком–будильником и с нарисованным на циферблате Биг–Беном.

      Часы, правда, не совсем английского производства, а Михейшиного собственного – но, зато из британского картона. Так что часы весьма только приблизительно можно назвать английскими.

      Но, зато Биг–Бен вышел всяко лучше настоящего. Стрелки, так вообще подлинные: они от реликтового будильника.

      Завидует не только Серёга, но и весь класс.

      Порой – чисто ради балдовины – одноклассники спрашивают время у Михейши.

      А Михейша, поддерживая игру, выпячивает петухом грудь, важничает по–генеральски. Он выставляет вперёд ногу, выставляя условно сверкающий штиблет. Откидывает назад чёлку, подкручивает ус. Потом достаёт часы, и на минуту превращается в подслеповатого барина – генерала на пенсии в кругу слегка растрёпанных, но зато сытых и довольных крепостных, торопящихся с любимой работы домой.

      – А я и так знаю весь алфавит, – говорит Михейша.

      – Ну и знай себе в тряпочку.

      – Зря пришёл.

      – Так иди назад.

      – А я Фенимора вчера…

      – Нишкни, не мешай.

      ––

      Ага. Звонок.

      И тут же с порога к нему: «Та–а–к, наконец–то! Однако, котишко к нам забрёл… ленивый! Проснулся–таки котишко? Шапку–то сыми. Не дома, чай!»

      Вот чёрт! Михейша встрепенулся