Ва-банк. Анри Шарьер

и села рядом со мной, держа в руке стакан анисовой водки. Я поднял стакан за помин души, она тоже поднесла свой к губам, только с иной целью – скрыть от посторонних, что она говорит со мной:

      – Лучше он, чем ты. Теперь можешь спокойно ехать, куда захочешь.

      – Почему спокойно?

      – Потому что многие знают, что все, что ты выигрывал, ты всегда продавал ливанцу.

      – Да, а если убьют ливанца?

      – Верно! Еще одна задача.

      Я ушел один, оставив своих друзей за столом и сказав донье Карменсите, что за все выпитое заплачу я.

      Проходя мимо тропинки, ведущей к так называемому кладбищу – расчищенному участку земли площадью пятьдесят квадратных метров, я свернул на нее, сам не знаю зачем.

      На кладбище было восемь могил. Самая свежая принадлежала Жожо. Перед ней стоял Мустафа. Я подошел к нему.

      – Что ты здесь делаешь, Мустафа?

      – Пришел помолиться в память о старом друге. Я его любил. Вот и крест принес. Ты забыл поставить крест на могилу.

      Черт! Как же так! О кресте я и не подумал. Пожал руку доброму арабу и поблагодарил его.

      – Ты не христианин? – спросил он меня. – Я не видел, чтобы ты молился, когда бросали землю в могилу.

      – Как сказать… конечно, Бог есть, Мустафа, – ответил я, чтобы сделать ему приятное. – Более того, я благодарен Господу за Его заступничество. Он защитил меня и не отправил на тот свет вместе с Жожо. Я не только молюсь за старика, но и прощаю его за все, что он совершил в прошлом, будучи несчастным мальчишкой из трущоб Бельвиля. Какому ремеслу научился он в жизни? Никакому, кроме игры в кости.

      – О чем ты говоришь, друг? Я тебя не понимаю.

      – Это неважно. Запомни одно: я искренне сожалею, что он мертв. Я пытался его спасти. Но никогда не надо думать, что ты умнее других. На всякого мудреца довольно простоты. А Жожо здесь хорошо. Он обожал приключения. А теперь успокоился и спит вечным сном на лоне любимой им дикой природы. Да простит его Господь!

      – Господь даст ему прощение. Жожо был хорошим человеком.

      – Да, это так.

      Я медленно побрел назад, к поселку. На Жожо я был не в обиде, хотя он чуть не подвел меня под монастырь. Чего только стоила его неуемная, бьющая через край энергия, молодой задор, несмотря на шестидесятилетний возраст, и это менторство, вынесенное из преступного мира и не терпящее возражений: «Веди себя прилично! Ради бога, спокойно!» Хорошо, что меня предупредили. Я с удовольствием помолился бы, чтобы поблагодарить Хосе за совет. Не дай он мне его, меня бы уже не было в живых.

      Тихонько раскачиваясь в гамаке, я курил толстые сигары одну за другой, чтобы успокоиться и разогнать комаров, и подводил итоги.

      Итак, у меня десять тысяч долларов, а прошло лишь несколько месяцев, как я на свободе. И здесь, и в Кальяо мне встречались люди всех рас, всех социальных слоев, и каждый из них излучал необычайную человеческую теплоту. Благодаря им и дикой природе, этой атмосфере, столь отличной от городской, я понял, как прекрасна свобода, за которую мне пришлось так