Государственный палач. Сергей Сибирцев

свою бандитскую работу…

      Смертоубийственный удар секиры пришелся на какую-то старинной работы тумбочку – ее изящное, в завитках и пропилах, тело с заунывным иссохшимся стоном распалось на неровные половинки.

      Я находился за гориллообширной спиной профессора-покусителя, с удовольствием окидывая всю ее черноволосую местность, не замечая, что с Гришиного забавного презента на затертый темный паркет каплет красное…

      Профессор, выронив свою бесполезную беспощадную секиру, обеими руками обнял живот и как бы нехотя, точно увалень-дредноут, разворачивался ко мне своим устрашающим передом-баком.

      Его черноволосая туша с таким превеликим трудом производила разворот на сто восемьдесят градусов, что я несколько заскучал и обратил внимание, что зеркальное ложе ножа уже не играет легкомысленными бликами, – смачная алая сукровица собиралась в кровавые сережки, и они вдребезги с беззвучной обреченностью разбивались о плашки паркетные, образуя у моей ноги ртутно-червонное озерцо…

      Я оторвал взгляд от мертвого озерца, и моим глазам предстало доселе невиданное зрелище распоротой полостной системы – живые, скользкие, сиренево-лазурные скопища кишок, которые мохнатый профессор с бережливой очумленностью держал на своих лапах-лотках.

      Доложу вам, чрезвычайно впечатлительная анатомическая картина для гражданских несведущих глаз!

      Впрочем, замешательство с обеих сторон продолжалось недолго. И первым подал голос обладатель этих роскошных, как бы пульсирующих, смоченных сукровицей жирных связок:

      – Нужно штопать! Штопать скорее… Нужно скоро! Нужно!

      – Увы, профессор, «скорая» бастует. У бедных «помощников» транспорта нет. Будем сами штопать. Это совсем рядом, – ненавязчиво, но с известной осторожностью препроводил я распоротого профессора в ванную комнату.

      Трогательно-послушно, переступая своими босыми ножищами, он позволил увлечь себя в гигиеническое помещение, которое представляло собою довольно просторный черно-кафельный куб с объемистой треугольной изумрудно-мраморной ванной-садком, имеющей два сиденья-лежака.

      Подведя безропотного больного к самому краю пустующей ванны, я деловито зашел за его крупно дрожащую, в градинах благовонного пота, кустистую спину, не торопясь, примерился, прикидывая, точно находился у кафедральной доски, и по самую рукоятку под жирную мшистую плиту левой лопатки загнал куражливый свой презент, подразумевая полную и гуманную анестезию.

      Профессор с протяжностью икнул, словно с усилием протолкнул в свою глотку ком черствого хлеба, и, не отжимая от распоротого живота растопыренных дрожащих кумачовых кистей, стал неудержимо клониться вперед и несколько неуклюже вбок.

      Стараясь вплотную не притискиваться к агонизирующей профессорской туше, я все-таки попридержал ее.

      То есть помог бывшему профессору без пошлого бряка опуститься в глубокое, в зеленущих разводьях ложе ванны с уже натекшими черными ручьями крови.

      И