Государственный палач. Сергей Сибирцев

целей…

      Пока я таким милым манером мысленно забавлялся с Гришей-сторожем, подразумевая, что имею дело с нахальной, но глуповатой мышкой, которую вот-вот же прихлопну, – эта дерзкая самоуверенная мышь, безо всякого оповещения, без размаха влепила носком (обрамленным в медь) сапога под самую коленную чашечку, после чего я, разумеется, взвыл от дикой, потрясшей всю мою нервную систему первобытной боли, и мое сознание стало как-то нехорошо меркнуть, давая сердцу странную спасительную передышку-перекур (видимо, подспудно догадываясь, что подобные хрупкие создания могут запросто сыграть в ящик от очередного болевого шока), но чрезмерно долго отлеживаться не позволило, так как ко мне имелись вопросы, на которые следовало реагировать, чтобы напрочь не обиделся задающий их, презрительно наклонившийся к моему взмокшему лицу и подозрительно поигрывающий перед ним смертоносным бритвенным зеркальцем.

      Вопросы, кстати, были чисто риторические, проходные, не требующие спешного положительного ответа.

      – Наверное, не хочется умирать. А? Мудик, зачем не посоветовался? Поторопился, а? Зачем убил наших? Вышка тебе светит! А, мудик? А зачем ждать, мучиться?

      – Гриш… Ты забыл… Не «мудик»… Мудак… Да, не советовался… Извини!

      – Заладил, гнида интеллигентская! Извини его… Умрешь сейчас! Все, сказал. А прежде операцию сделаю. Надо тебе помучиться. Чтоб помнил на том свете, кого обидел.

      И решительный Гриша-сторож, оставив свой обидчивый занудный монолог, взял в свои устрашающие броневые челюсти веселый стильный стилет и взялся меня по-хозяйски ворочать прямо на лиственной куче.

      Грубо перевернув на спину, вместе с редкими изящными пуговицами разодрал-распахнул полы моего фирменного пальто-балахона.

      Принялся расстегивать ремень на моих заграничных портках, не справившись с хитроумной пряжкой, забрал из пасти своей складешок и, не церемонясь, взрезал слоистую, прекрасно прошитую сингапурскую кожу моего пояса, рванул вниз молнию замка на ширинке и уже своей зеркальной игрушкой остановил любопытствующее движение моей головы: мол, куда это Григорий навострился, едрена вошь?!

      Все-таки, когда такие решительные и бесцеремонные пареньки лезут прямо в штаны, держа на изготовку, на манер хирургического скальпеля, бандитский складень, всякие черные подозрения начинают досаждать голове, едва-едва прояснившейся и отошедшей от болевого импульса…

      Но холодное нержавеющее прикосновение Гришиной игрушки к взопревшему подбородку смягчило мое гневливое брыканье – мои глаза, надбровья, даже моя послушно вздернутая примятая бородка заизлучали саму послушность и доверчивость к самодеятельному экзекутору.

      Причем, не разжимая зубов, я умудрился вставить вопрос:

      – Гриша, я виноват. Не понимаю ваших намерений. Зачем?..

      – А затем, гнида и мудак, что тебе больше не понадобится твой крючок, которым ты штампуешь собственных мудачочков. Понял, нет?!

      Безусловно,