Я, ангел. Константин Валериевич Аврилов

привычке:

      – Да уж, исторические событие, старик, о нем только и говорят. Только о нем.

      – Она кто?

      – Угадай.

      – Откуда мне знать. Русалка или кикимора? Привидение?

      – Чудак ты, Дроня. Она твой ангел.

      – Кто-кто?

      – Была твоим ангелом, старик. Ангелом.

      Друг, очевидно, ждал впечатлений, но Толик отказался удивляться:

      – Зачем же скандал закатила?

      – Допек ты ее, старик, до такого крайнего отчаяния, что бедная девочка решилась на... В общем, впервые в истории мироздания ангел попытался набить морду своей овечке. Впервые! Это надо суметь. Мои поздравления, старик.

      – Но я в глаза ее не видел!

      – Естественно, она же твой ангел. Была.

      Ангелов Толик представлял отчетливо. Им полагалась белая одежда до пят, как ночная рубашка, золотые волосы, печальные ангельские лица, ветки оливы, арфы, кажется, молнии и самое главное – крылья. Его ангел был какой-то неправильный. Полбеды, что сексапильная девица. Конечно, фигуркой не обижена, за такую подержаться – большая удача. Но вот лицом – не ангел. А уж характером и подавно. Еще странно: где крылья? У тех, правильных, крылышки за спиной не помещаются, да и тело хоть идеальное поднять – размах перьев нужен внушительный. Но ведь их не было. И чем же его ангел занимался, если он всю жизнь ковылял с неудачи на ошибку? И почему его назвали овечкой? Витька ухмыляется как-то подозрительно, врет, наверно.

      – Не припомню, чтобы мне кто-то помогал. Все сам.

      – Она пыталась оберегать. Пыталась. Но получалось плохо. Просто чудовищно. Сплошные штрафные. Поэтому и взбесилась.

      – Что же мешало? Опыта мало? Практикантку подсунули?

      – Опыта предостаточно. А мешал ей ты, старик. Твоя самоуверенная наглость. Редкой пакости овечкой ты был. Редчайшей.

      – Но я ничего не слышал! – взвился Толик. – Ни разу!

      – Слышал, но не придавал значения. Привык упиваться собой, ничего, кроме себя, не замечал. А девочка мучилась. Страдала. В последний миг уберечь пыталась. Пыталась?

      Всплыли огни ночного ресторана на шоссе и внезапный приступ жажды. Если бы остановился передохнуть – грузовик проехал мимо и сейчас бы гнал к Барселоне... Но ведь деньги все равно пропали! И все же в том месте, где была грудь, Толик ощутил странное томление. Чувство стыда ему знакомо не было, видимо, ноет синяк.

      – Да, у меня сложный характер. Не подарок. Работа нервная и творческая... была. Могла бы найти подход. Я не овечка.

      – Овечка, старик, был овечкой для ангела. Все они овечки. Лучше и не скажешь. Нет, не скажешь: овечка. Самое то.

      – И что моей пастушке за это будет?

      Старый друг помрачнел:

      – Большие неприятности, старик.

      – С работы выгонят?

      – За такие нарушения – Исключительное Наказание. Только И.Н.

      – В котле, что ли, живьем варят?

      – Давай, старик, не будем. Не будем.

      – В таком случае могу взять вину на себя, а про нее скажу, что классный ангел, настоящий профессионал. Я всем доволен.

      – Она преступила... Короче: ей нельзя