Под небом. Легитимный Легат

оскорбленно бросил Виктор, – ничего.

      Кабан с жаром закивал:

      – Не успели бы, пока тебя пасли.

      Рони по привычке втянул воздух носом и издал какой-то жалобный всхлип вместо задуманного рыка:

      – Если хотя бы один волосок, да хоть… с любой из голов, я вас…

      Целиком его угрозу услышал только кабан – Виктор без намека на раскаяние повернулся спиной и покинул комнату. Дверь захлопнулась тихо, не грубо. Будто и сквозняка у коршунов не водилось.

      – А… – Рони так опешил, что надолго прилип взглядом к безучастной двери.

      Рони Младший. Заберись хоть на самый высокий шкаф к пяти годам или башню Хэлт в свои двенадцать. Младший, ненужный, пустое место. Никто не воспримет всерьез – пыжься ли, грозись.

      Мир зашевелился вместе с тычком кабана – опять эта увесистая лапа на плече: толкает, помыкает. Оторвать бы ее и…

      «Кого б ты еще испугал, кроме себя самого, мелюзга», – сказал как-то братец. Сказал – на всю жизнь одарил.

      – Двигай, ну. Заснул, что ли? – потормошил его кабан, и Рони не сразу заметил, что руки ему освободили: вот иглами колется кровь, вернувшись в сосуды. Не боятся его совсем, и правильно делают – не убийцей уродился, да и старшим всех подвел.

      Первые шаги до двери дались со скрипом, и не только от половиц. Пробежать половину города, а то и более – задачка не из легких. Под кожей все горело. Тело, почуяв отдых, сдало все позиции и явно мстило за марафон. К нему присоединилась и голова, упорно бодаясь с реальностью. Рони не верил.

      Не верил тому, что выберется малой кровью. И тому, что спускались они в сырой подвал к его стае, а не каким-то недотепам, что к Рьяным отношения не имели. А потом, уже добравшись под конвоем к последней лесенке вниз, не поверил, что ушли его родные, миновав заслон из десятка жандармов.

      – Просили же тебя, сто лет под небом, – Рони в Распорядителя и до того не верил, но в этот раз – совсем обозлился, будто сам себя обманул.

      Проси – не проси, все одно. Что у графа, что у виконта, что у самого Распорядителя и всех его духовников.

      На ржавеющей железно-бетонной лестнице Рони поверил в худшее.

      С чего бы не верить, что звери, стрелявшие в спину, не побрезгуют и заложников брать? Или что не станут калечить беззащитных, только его носом отделавшись? С чего бы не верить, что кто-то из воробьев уже не вернется по его вине?

      – Не хлебай сопли, – отчего-то смилостивился кабан. – Живы твои бандиты.

      ***

      В подвале кабан красочно расписал, как разделили воробьев по двум клеткам. Только не пояснил, для чего. Первым делом причиталось посмотреть на Лею и Сержа. В узком коридоре, пригодном больше для хранения закаток и сыров, вширь помещалось полтора человека. Кабан пихнул его вперед, насоветовав долго не задерживаться.

      – Я бы вообще с ребятами отсюда ушел, да ключей не дают, – устало огрызнулся Рони.

      Он сделал еще пять шагов среди тусклого света, пыли в нишах стен. И увидел камеры. Пока – пустые. Всего две.

      – Хедрик! – рявкнул кабан за спиной.

      – Чаго еще?! – заголосил кто-то