Под небом. Легитимный Легат

небом – Жанет.

      И слово свое, к чести, всегда держала. Рони был ее последним птенцом. Самым лучшим.

      «После такого и к земле не страшно вернуться», – похвалила она его после налета на монетный двор. И более ее на крышах не видали.

      Рони снова проверил оснастку – дернул ремни на поясе, поочередно оттянул трос из катушек, развел зубы клиньев. Топлива хватает, оба «крыла» не подведут, хоть вернее назвать их гарпунами. По крайней мере, так твердил старый инженер в Сан-Дениже. Ему отвечали строго и по делу: «Вот ты и бегай с гарпунами, охотник. А мы – воробьи. Мы летаем».

      До пяти метров в длину – чем не полет? Лучшее подспорье против жандармов, если бы не шум мотора. На крыльях уходят, если дело оборачивается погоней. Тихому воробью свой век обеспечен…

      – Рони! – зашипела на него Лея, почти растворившись в ночном мраке. Позади нее то ли трубами на черепице, то ли тенями замерла стая.

      Вылазка началась.

      «Горячая твоя кровь, искрой вспыхивает, – созналась Лея два года назад. – И не скажешь, что рожден на соседней земле, да в Рьяных не по крови».

      Рони, как старший по званию, приценился к Гэтширу. Сегодня под их ногами, там, в переулке Беренг, собирают особый заказ: десять золотых печатей. Ручная работа, месяц чужих усилий, и уже завтра пошли бы они по морю на острова, в таком же золоченом ящике под семью замками… да только стая их заберет еще до рассвета, не поймав ни единого проклятья в спину.

      Это похлеще, чем монетный двор.

      И Рони откликнулся на зов улиц, не побоявшись – его свобода вдвое больше, чем у любого из пешеходов. Моряки глумились над сухопутными крысами, ремесленники – над палубной нищетой. Он же имел право презреть и тех, и других.

      Крыши Гэтшира склонили головы перед воробьями. Ильяз гулял по ним бесшумно, но с нервозностью – лишнее движение плечом, окаменевшая шея, слишком широкий шаг. Лея порхала, словно колибри, а следом за ней маячил Серж. Не самый тихий из стаи, но самый надежный: щеки раздувает под тяжестью дел, а все равно управится с каждым.

      У Рони – самый острый слух, мягкое крыло и чутье десятерых. Услышит каждую ворсинку на ткани, уведет погоню – да с хвоста сбросит, как пыль с плеча. Не найдется столько сил у Жанет, чтобы им каждый день гордиться.

      Они поравнялись. Слева забормотал Серж, неожиданно явив себя и как любителя арифметики:

      – Дюжин семь, грят, можно набарыжить. Это на каждого по…

      – Схлопнись, – предостерег Ильяз. Без злости, но громче, чем говорил обычно.

      Издали витая решетка дома Ремесел смотрелась дешевым частоколом. Особенно в этот час, когда и пьянчуги устали пить, да разлеглись вповалку. Рони сверился с образом в памяти – не изменилось ли чего, не перенесли ли ворота с последнего визита, не прибавилось ли соглядатаев. И так ли тускло мерцают лампы, как прежде: поставленные больше для вида, чем для охраны.

      – Все тихо, – одним знаком сообщил он стае. Выпрямленные пальцы – что клинок вместо ладони. И указывают прямо на зазор между крышами, по которым они не раз «гуляли» внутрь забора и обратно. Парадная для воробьев: ни дворецкого, ни гостей для встречи не надо.

      Хищная улыбочка Леи угадывалась и в полутьме.

      ***

      В гостях воробьи вели себя, как дома. Рони откупорил окно на чердак, свесившись летучей мышью со ската крыши – только Ильяз его и придерживал. А до этого сделали-то всего один крюк, скрывшись от взгляда охранников. Даже псы, которых муштровали получше всякого сторожа, повели носами в воздухе, да не учуяли никого – так хорошо дурит нюх раствор Жанет.

      Зашли внутрь, не расшаркиваясь, ног не обтирая: уйдут раньше, чем подсохнут их следы.

      Даг запоминал план здания оба дня и ни на одном повороте не запутался. Довел стаю до лестницы вниз – так оно быстрее, и охрана только снаружи осталась да на первом этаже. Рони покрутил головой: любопытствовал, схватывая мельчайшие детали. И здесь не оплошал.

      Сразу видно – приличное место: по ночам работники спят, а не вкалывают на благо графьёв. Милее условий и не придумать, даже для подмастерья. Потому и ходи вальяжно по коридорам, вскрывай замки, бесшумно пританцовывая – только сенокосца в углу спугнешь или моль.

      Так Рьяные и поступили, разве что танцевать настроения не было, хоть у Леи и походка пружинистая, будто кружение под музыку. Сержа оставили на дозоре у первых ступенек: там и сторожа приметит, и окна караулить можно.

      Беззвучно стекли вниз, как талая вода с листочка, уже вчетвером. Даг чуть впереди, прикрывает Лею с двух сторон с Ильязом, а Рони вослед: прислушивается, со спины сторожит.

      Хороший цех, будто и не воруют здесь ни работники, ни воробьи: все в картинах, а стульев для отдыха – половинка моря. Рони залюбовался бы, да только Даг времени не терял, на втором повороте стаю проводил до места. То ли архив, то ли склад: пыль да стеллажи до потолка. Графские заказы, ручная работа, за такую – обе руки долой. И окон не врезали, будто знали, кто под небом Гэтшира ходит.

      Чиркнула каминная спичка – Ильяз зажег крохотный огонек: комната