Кладезь бездны. Ксения Медведевич

сюда, о Хинан, – вдруг кивнул золотистой головой лаонец.

      Девушка скользнула вперед с опытной грацией танцовщицы.

      – Она добудет нам доказательства, – подтвердил Абу аль-Хайр.

      – Как?

      – Сколько стихов ты помнишь на память, о Хинан?

      – Не более десяти тысяч, – смутившись и закрываясь рукавом, ответила она.

      – Она запомнит пару разговоров, – морозно улыбнулся сумеречник. – И еще больше имен.

      – Одобряю, – наконец кивнул повелитель верующих. – Арву я не приму. Пусть ее приготовят для… внутренних покоев…

      И халиф тяжело вздохнул.

      Да, нелегко ему приходится. Великая госпожа Буран известна своей ревностью. Собственно, на этом и строился весь план…

      – Ты сказал, меня ожидают четверо. Я принял двоих, не принял одного. Четвертый?..

      – Разрешения предстать перед эмиром верующих покорнейше ожидает Тарег Полдореа.

      Когда ритуальная фраза отзвучала, Абу аль-Хайр зажмурился.

      И правильно сделал.

      – Что-оо?!.. – заорал аль-Мамун.

      Якзан аль-Лауни отрешенно молчал, переводя глаза с одной резной балки на другую.

      – Я был лучшего мнения о тебе, о Якзан! Как ты посмел?! Как ты посмел привести его перед мое лицо?! И это после того, что он вытворил в Медине?!

      От крика на лбу аль-Мамуна выступили жилы. Да, крепко ты достал своего господина, Тарик, ох, как крепко…

      Лаонец поднял и опустил уши. Затем искренне удивился:

      – В письме Ибрахима аль-Махди – сплошное вранье.

      Буря тут же стихла.

      – Что?..

      – Вранье. – Для верности еще и кивнув, лаонец опять принялся выгуливать взгляд по потолочной резьбе.

      Потом, пользуясь потрясенным молчанием аль-Мамуна, добавил:

      – Тарег Полдореа защищал Медину и ее жителей в воротах Куба-альхиба. Почтеннейший Абу аль-Хайр ибн Сакиб сражался с ним плечом к плечу и может подтвердить мои слова. И все его люди – тоже.

      К чести аль-Мамуна нужно было сказать, что он овладел собой очень быстро:

      – Мне не нужны свидетели для подтверждения твоих слов, о Якзан.

      Как обидно-то, сколько народу ехало. Ну-ка встряну:

      – Прости меня, о мой халиф, за непрошеный совет. Но тот, кто оболгал Тарика, преследовал свои цели.

      – Выходит, все ниточки сходятся к здешнему начальнику барида… – задумчиво протянул аль-Мамун. – То-то он так из кожи лез… Но на прием не пришел, все больным сказывался…

      И вдруг халиф встрепенулся:

      – А ты! Якзан! Почему ты мне не сказал?!

      Лаонец вынырнул из собственного личного моря:

      – Ты не спрашивал меня о письме принца Ибрахима, господин.

      Вот так.

      Вот так вот. Ты не спрашивал.

      Кто-то говорил, что Якзан аль-Лауни не в себе. Кто-то боялся его так, что не говорил о нем вообще ничего.

      «Я последний из клана», – тогда, в Ятрибе улыбнулся ему лаонец из-под маски пыли и грязи. «Что-то я замешкался на этом свете», – добавил он с отсутствующим видом существа,