Кладезь бездны. Ксения Медведевич

умеет ходить через зеркало. Враки, конечно.

      …Халиф, тем временем, поносил лаонца последними словами:

      – Как ты мог, Якзан?!. Ты знал и молчал! Как ты мог выставить меня дураком перед всем светом!..

      Откричавшись, аль-Мамун принялся отдуваться и промакивать лоб краем чалмы.

      Якзан молчал со своим всегдашним отсутствующим видом – и смотрел в потолок.

      Халиф вздохнул и вдруг, ни с того ни с сего, спросил:

      – Ну почему, почему Тарик сбежал из Мейнха, а? Почему он все время норовит сбежать от меня?

      Абу аль-Хайр почувствовал, как поднимается у него чалма на вставших дыбом волосах. Халиф не ожидал ответа на свои горестные вопросы – он обращал их ночи, лампе, изразцам пола: словом, жаловался на судьбу.

      Ответ, между тем, пришел мгновенно. Якзан аль-Лауни отчеканил:

      – Тарег Полдореа полагал, что ты приказал убить своего брата, его жену и его ребенка.

      Абу аль-Хайр почувствовал, как бьется где-то под потолком мотылек.

      Все так же безмятежно лаонец продолжил:

      – Но я сказал ему, что он ошибается, а вся вина за убийства лежит на твоей матери и матери твоего брата.

      Мотылек стрекотал крылышками. Время сгустилось, как смола, и застыло.

      – Позови нерегиля, раз уж ты его привез, о Абу Хамзан, – кашлянув, приказал аль-Мамун.

      Ноги затекли, а жизнь почти иссякла в Абу аль-Хайре, но он нашел в себе силы встать и выйти из приемного зальчика. В соседней комнате горела одинокая лампа у стены. Вон он, этот внутренний дворик.

      На циновках из халфы, свернувшись калачиком, безмятежно спала Арва.

      Одна.

      Нерегиля во дворике не было.

      – Что же ты делаешь, сволочь. Что же ты делаешь, аль-Кариа, бедствие из бедствий, пакостное ты подлое чудище! – ахнул Абу аль-Хайр.

      И в отчаянии сел на темные, склизкие от росы ступени.

* * *

      Умм-Каср, незадолго до этого

      Когда существо в черной придворной фараджийе, поманив за собой Абу аль-Хайра и Шаадийю, скрылось в ночной, пахнущей алоэ темноте, Арва боязливо выдохнула воздух – а до того, похоже, и не дышала, до того боялась пошевелиться:

      – Тьфу ты, страсть какая, хуже гулы…

      И обернулась к сидевшему рядом юному невольнику:

      – А ты, братец, не испугался? А, красавчик?

      И, поправляя край платка, поиграла бровью. Абу аль-Хайр, видать, обзавелся гулямчонком: этого юношу Арва еще не видела среди слуг. Явно из кипчаков, безбородый, полногубый, с миндалевидными оленьими глазами – вах, этот отрок чаровал взгляды мужчин и женщин, и всякий мог искать его расположения. Вот почему господин не призывал ее последние два дня – не иначе как уединялся с новым приобретением…

      Поганец тем не менее даже глазом в ее сторону не повел, словно муха ему прожужжала. Ну, точно любимчик. И какой нравный – всего-то пару раз водил его господин в спальню, а уже нос задрал, фу ты ну ты…

      Под арками в темноте галереи