Перламутровая жизнь. Виктор Вассбар

на плот, и оттолкнул его от берега. – Прощай, друг! Поезжай с Богом! – сказал, а сам подумал, – что б ты разбился на порогах и утонул.

      Полицейский урядник меж тем нашёл в бане пустой кисет, на котором красными нитками было вышито «Дмитрий», и показал его всему отряду.

      – Вот улика, что Епифанцев здесь.

      Отправив Дмитрия, Прохор спокойно вернулся к гостям и стал рассказывать им про свои похождения, в которых сказал, что шёл по следам Дмитрия вместе с Якушевым, но не настиг его.

      – С Якушевым говоришь, – проговорил урядник и посмотрел на свой отряд.

      Все засмеялись.

      – Это, значит, ты вместе с покойным Пахомом Назаровичем по тайге гулял в поисках убийцы. Ай, как складно врёшь. – Гаркнул. – Подлец! Молчать! Сгною! Нам всё ведомо. Жена Епифанцева всё рассказала, повинилась, только видели тебя и Епифанцева на входе в тайгу. Жив он… Якушев-то. Торопились вы очень. Куда? Не скажешь? А я тебе скажу, убить вы хотели Епифанцева, чтобы следы свои преступные скрыть. Так что, не по его мы душу, а по душу Пахома Назаровича Якушева. И по твою, как соучастника сговора. Где он, говори! – строго посмотрев на Прохора, крикнул Урядник. – Судить его будут за попытку изнасилования, а тебя за убийство Епифанцева. Вот его кисет, – сунул мешочек под нос Прохора, – а это улика!

      Прохор удивлённо воззрился на полицейских.

      – Врать не буду, – сказал. – Видел я его… Якушева-то, в крови всего. Сказал, что Епифанцев убил его… это, конечно, не совсем чтобы, а до крови… Я-то, в то время как раз из лесу вязанку дров нёс. – Полуправду говорил, конечно, но иначе ему было нельзя, понимал, что если Дмитрий попадётся в руки правосудия, то его будут допрашивать «и, возможно, с пристрастием», значит, может не выдержать и расскажет о Якушеве и о себе самом всю правду разбойную. – Удивился, конечно. Помощь ему оказал, – голову, значит, его перевязал, и хотел дальше с вязанкой дров идти, только он приказал дрова бросить и с ним в погоню за Дмитрием идти. Он сильно Пахома Назарыча-то поранил. Я человек маленький, куда прикажут идти, туда и иду, что прикажут делать, то и делаю.

      – Тебе, дураку, прикажут человека убить. Убьёшь?

      – Помилуйте, ваш благородие! Чур, на вас! Да разве ж кто такое может приказать… человека убить… Господи, прости! – перекрестился.

      – И что дальше? Говори быстро и не юли, а то у тебя какая-то коловерть бестолковая получается.

      – Так это я, ваш благородие, всё как на духу, правду, значит, вот! Повёл меня Пахом Назарыч-то в тайгу, а там на нас медведь напал. Порвал он крепко его, на месте том его и захоронил.

      – И как же это ты его захоронил, медведь тебе помогал?

      – Боже упаси, ваш благородие! – Прохор перекрестился. – Нежели же он человек? Медведь он! Зверь лютый! Я его с того ружья Пахома Назарычева с перепуга-то и завалил.

      – И где то место? – спросил его офицер.

      – Так здесь, недалече. Крест я на том месте поставил. Да вы, верно, видели, когда шли сюда, при дороге он… прям, с краю.

      – Оно, конечно, видели, только, кто