Ловцы душ. Яцек Пекара

было понять, что врет.

      Я глянул вправо, где в предвечернем свете открывалось горло узенькой улочки.

      – Кто там?

      Я подождал минутку, а когда понял, что ответа не получу, дернул поводьями.

      – Ступайте домой, люди! – приказал громко.

      Выждал, пока они подчинятся, и двинулся в сторону затемненного проулка.

      Крыши домов склонялись над улицей низко, и было не разглядеть, что происходит на другом ее конце. Сама же она была пуста, ставни закрыты. Ехал я медленно, шагом, внимательно глядя во мрак. Что бы там ни скрывалось, оно разозлило и напугало тех людей, оттого и вашему нижайшему слуге стоило оставаться настороже. Но меча из ножен я так и не вынул. И внезапно услыхал тоненький плач. Звук – отголосок наполненного отчаянием подвывания, в котором, однако, различались и отдельные слова.

      – Нельзя, – шептал тот голос. – Нельзя, нельзя, нельзя…

      Я увидел во мраке темную фигурку, скорчившуюся в узкой щели между стенами домов. Это была длинноволосая женщина в широком плаще. Сидела, согнувшись – будто стараясь занять как можно меньше места и слиться с окружением. Руками обнимала ноги, спрятав голову меж коленями. Черные растрепанные волосы спадали до земли, почти прикрыв ее стопы. Я не мог разобрать черты лица, слышал лишь тихое, стонущее бормотание.

      – Не убивать, нельзя убивать, – говорила с таким отчаянием, словно старалась кого-то убедить в справедливости своих слов.

      Я осторожно спешился. Наверное, она только теперь меня услышала, потому что подняла голову.

      – Уезжай, уезжай, уезжай! – захныкала.

      Мои глаза уже привыкли к полутьме, поэтому я различил бледное лицо, на котором выделялись огромные черные глаза. Женщина была грязна, мой нос отчетливо ощутил смрад застарелых пота и крови.

      – Не бойся, – сказал я ласково. – Не хочу причинить тебе вреда.

      Заметил, что она вся трясется, но глаза ее внимательно следили за мной. Странно, я не увидел испуга. Кем была эта женщина, если пара десятков мужчин столь яростно ее преследовали? Какие преступления совершила? А может, вся вина ее состояла в том, что она безумна? Не раз и не два мне доводилось видеть, как в селах и местечках расправлялись с невинными идиотами, наивно полагая, что безумие их – суть дьявольский стигмат. Будто Сатана не мог найти куда более действенных орудий, нежели сельские дурачки. Будь все так на самом деле, мы, инквизиторы, были бы не нужны, а для поддержания Божьего мира хватило бы толпы простолюдинов с топорами и вилами.

      – Я не хочу причинить тебе вреда, – повторил я тихо, но очень отчетливо. – Ты голодна? Хочешь пить?

      – Голо-о-одна-а, – протянула она, все время пристально на меня глядя. – Да-а, голо-одна-а, о-очень голо-одна-а…

      У меня в сумах были остатки хлеба, сыра и вина, поэтому я достал из торбы узелок и ополовиненную баклагу. Приблизился снова, присел, протянул все это женщине. Она быстро схватила еду: я и понять ничего не успел, а она уже держала еду в своих руках. Я заметил, что руки ее грязны, с обломанными ногтями. Вгрызлась в черствый хлеб, потом