Алиса не боится, или Амазонка и Тимфок. Игорь Агафонов

предварительный… А-а?»

      Лифт двигаться не собирался, стоял себе и ни намёка на расторопность.

      Испуг

      «Что сделал не так?.. Не доделал что?..» – возникла мелкая мысленная паника.

      Иногда что-то незаметно смещается в житейском восприятии, даже после мелочи какой-нибудь – психика устаёт вроде как внезапно, рывком. Согласимся, бывает. И внезапно всё вокруг представится несуразным, незнакомым, непривычным, незнаемым даже вообще, смутным… Да, нет?

      И вот ещё что явилось на ум – но это уж по иному поводу: оно, конечно, произносить «Тимоха» удобнее, поскольку экономнее, а главное, теплее, приватнее, приветнее, однако чересчур всё ж запанибратски, не солидно с нашей стороны по отношению к персонажу: всё же Тимофей Емельяныч человек взрослый и кое-что в жизни повидавший. Поэтому остановимся на усреднённом варианте: «Тимофей» – так оно получше! – а?.. Ну или Тим. Вот и пусть будет…

      …Тимофей услыхал голос сверху, жалобно-игривый:

      – Лю, не пора ли нам пора, что мы делали вчера?

      – Чё ещё?

      – Да потрах-трах, чё.

      – Отвали, дурак!

      – Хо! Вчера был умный, а ноне дурак?

      – И так быват. В самый разец.

      – Думаешь? А вот интересно, для чего ты думаешь?

      – Чтоб не быть такой дурой, как ты.

      Тимофей замедлил шаг – соображение как бы зависло на присказке: «Далеко идти, тяжело нести – это не для меня…», и совсем остановился, пережидая тревожно забившееся сердце: голос собственной дочери трудно было не узнать, – затем с осторожностью продолжил подъём, но теперь с опаской посматривал вверх.

      – Ах вы, гады-лоботрясы, уложить вас на матрасы, – пришептывал сухими губами, – надавать вам по мордасам, шелкопёры – тра-та-та…

      При этом невпопад сопутствием: «Почему мне постоянно снится этот странный сон: не сумел, вишь ли, закончить институт. На самом деле закончил же! А угнетаешь! Мы подскочим и помчимся… на оленях утром ранним?..»

      Тут звучит неожиданно и неприятно:

      – Сделать удобоваримым! – как давно употребляемое словосочетание – чётко, выразительно, смачно, – будто лопатками к стенке припечатали. И немедленно захотелось узнать: чей голос такой противный, и понять: про что, собственно, речь?

      Достигнув второго этажа, Тимофей заглянул в комнатку консьержки, машинально мазнув глазом незнакомую табличку на двери: «Засунутый Евлампий Изидорыч». Озадачился, неловко пытаясь увязать понятия «консьержка» и мужское имя Евлампий. «Чудо-юдо… Консъерж вместо?.. Привратник? Он… кто-о он?!.» – и вновь сопутствием: «Я вроде бы здоров… уже. А?»

      Услышав тут какое-то шебуршание позади себя, быстро обернулся и увидал на подоконнике межэтажного окна тощего паренька – тот замкнул свои губы большим и указательным пальцами, как прищепкой: молчу, мол, помалкиваю себе в тряпочку.

      – А-а, ты-ы!… – в некоторой оторопи разлепил высохшие уста Тимофей, но уже без прежнего испуга-недоумения. Расслабился: – Чр-р… чревовещатель?.. –